— Меня сейчас другое волнует, — пробормотала Александра, привычно прижимаясь к нему. — Ты мне лучше расскажи про ваши страшные клятвы, Сереж. Теперь я — твоя жена и имею право знать. Почему клялись и что так боятся Алена и Лара? И самое главное, при чем здесь мой сын?
— Наш сын, — поправил он добродушно и слегка ущипнул ее за нос. Посмотрел внимательно и поинтересовался строго: — Значит, спать не хочешь? Совсем?
— Почему ты спрашиваешь? — удивилась она, проводя рукой по его груди.
— Я-то расскажу. У меня от тебя секретов нет и не будет. Только по работе. Но тут ты сама понимаешь. Подписка о неразглашении…
— Мне твои государственные секреты не нужны, Кирсанов, — фыркнула она. — А вот все, что касается Лешика, я обязана знать. Понимаешь? — Александра зыркнула яростно и уперлась мужу в грудь указательным пальцем.
— Так точно, товарищ генералиссимус, — рассмеялся Кирсанов и, убрав со своей груди перст указующий, неспешно поцеловал. — Тогда пошли, — вздохнул он, подхватив Александру на руки. Но прошел мимо спальни и внес в совершенно другую комнату. Просторный зал с эркером запросто мог вместить в себя ту самую квартиру, где когда-то Санька жила с родителями. Эркер с французскими окнами, вдоль двух стен огромные аквариумы, подсвеченные ярким сиянием, а в центре круглый камин со стеклянным кожухом и уходящей вверх черной трубой. Пальмы, кактусы повсюду…
— Райский уголок имени Гоголя, — пробормотала чуть слышно Александра, оглядываясь по сторонам.
— Ага, — радостно фыркнул Кирсанов, укладывая ее на низкий цветастый диван. — Сейчас, — буркнул он, заботливо укутывая жену в одеяло. — Пять минут, Сань.
Александра кивнула, с любопытством наблюдая, как неторопливо, но слаженно муж растапливает камин. Сначала разжигает лучины. Одну, вторую, а затем кидает их к мелким дровишкам, а когда язычки пламени игриво побежали по березовым поленьям, Кирсанов взял жену на руки и вместе с ней уселся в кресло.
— На диване было бы удобней, — мяукнула Санька.
— Нет, — мотнул головой Сергей. — Мне нужно твои глаза видеть, Санечка. Разговор не из легких. Но ты сама напросилась, Александра Андреевна, — ласково и печально глянул на нее и пробурчал неохотно: — Я родился в тюрьме, Сань.
— Как? Почему? — вскинулась она, взмахнув руками, будто птица. А потом просто обняла его и расплакалась. — Почему, Сережа? — подняла на него глаза, полные слез. — Почему?
— Почти перед самым моим рождением моя мать убила человека. Моего отца. Пырнула ножом. Сестер к себе забрали родители матери, а меня из системы выцарапать не удалось. Мама умерла почти сразу же. Недели две прожила после моего рождения. Сепсис. Ну и старикам меня не отдали, посчитали, что не управятся с тремя детьми. Вот и сначала дом малютки, потом детский дом. Только оттуда меня Алена выцарапала. За что я ее до конца жизни благодарить стану. Обязан я ей и Ларисе.
— А почему твоя мама отца зарезала? — тихо пискнула Санька и украдкой утерла слезы. — Женщина на сносях просто не может быть агрессивной.
— Ты права, — кивнул он, вытирая с ее щеки одинокую слезинку. — Суд признал самооборону. Нашего отца мало кто добрым словом вспомнит. Все в один голос твердят, что очень злой человек был. Крутой на расправу. Мать лупцевал, но сестер не трогал. А в тот вечер девчонки куда-то с подружками пошли, а он решил мать жизни поучить. И для этого принес из гаража бейсбольную биту. Мать как раз ужин готовила. Ничего не подозревала, когда он напал. Ну и схватила первое, что попалось под руку.
— Сережа-а, — всхлипнула Александра. — Ужасная трагедия. Для тебя, для сестер!
— Выжили мы, Сань, — улыбнулся он, нежно оглаживая ее по щеке. — Только Алена — она очень умная, Сань, — сразу в монашки подалась. До сих пор грехи наших родителей отмаливает. Она первая не пожелала иметь детей и семью, справедливо полагая, что семя наше порченое. Ну кто может родиться от убийцы и садиста? Вот мы все и порешили никогда в брак не вступать и детей не иметь, чтобы на нас этот род поганый и закончился. Но, видимо, судьба распорядилась иначе…
— И моя сестра, — прошептала Санька, утыкаясь носом в грудь мужу. — Схитрила Дашка…
— Естественно, — хмыкнул Кирсанов, — но я сейчас думаю, что и правильно она сделала. Лешку на все блага мира не променяю. И тебя люблю.
— Я тебя тоже люблю, Сережа, — всхлипнула Александра и, уже не таясь, разрыдалась.
— Ну что ты ревешь, глупая? — пробормотал он, прижимая ее к себе. — Все давно закончилось. Уже и забыть пора.
— Я люблю тебя, — снова повторила Санька. — И все ваши клятвы — ерунда на постном масле. Вы сами хоть толком знаете, почему ваш отец именно в тот вечер принес домой биту? Почему сразу кинулся на мать? То есть он заранее все обдумал. Кто и что повлияло на него? Вы знаете?
— Нужно Алену спросить, — буркнул Кирсанов. — Я знаю то же, что и все. Уголовное дело запрашивал. Прочел от корки до корки. А вот о причинах никогда не задумывался.
— Зная его характер, твоего отца могли настроить, — прошептала Санька. — Ну не станет же человек просто так брать биту из гаража. Наверное, что-то повлияло.