Личное задание

Вышли через калитку к ставку, чтобы сполоснуть водой натруженные руки и разгоряченные лица. Оставленные ими круги на водной глади еще только неспешно расплывались, исчезая в темноте, а они уже шагали дальше: Громов – впереди, Саня – следом. Оба – в стареньких свитерах забытой домашней вязки, оба – молчаливые и сосредоточенные. Их ноги поднимались и опускались на тропу так синхронно, что казались принадлежащими одному единому организму. Только разные это были люди, очень разные. Поэтому Громов нес на плече трофейный карабин, укутанный в тряпку, а Саня шагал налегке.

Высокая трава вкрадчиво шипела, покоряясь рассекающей ее силе. Провожая идущих, вдоль берега звучал неутомимый лягушачий хор – самая древняя на свете оратория, наполненная тоской и безысходностью. Ночь дышала в лица спутникам едва уловимым холодком, подмигивая двумя первыми звездочками. Они походили на ее сверкающие глаза, выглядывавшие из мрака. Ночи нравилось то, что задумали эти двое. Она смотрела и ждала.

Саня едва не наткнулся на Громова, когда тот неожиданно остановился и присел за бетонными плитами. Тропинка огибала их и убегала дальше, к воротам. Никто из старожилов поселка не помнил, когда и кем была воздвигнута эта баррикада, останавливающая заезжих автомобилистов, ищущих путь к ставку. Чужим приходилось сдавать назад, разворачиваться и неохотно катить дальше. Свои запросто въезжали в поселок. Но сейчас ворота, открытые прежде для всех, угрюмо замкнулись в себе, скованные обрывками цепи.

Громов хмыкнул. Невесть откуда взявшиеся привратники оказались настырными. Они не убрались восвояси, как им было велено, а восстановили свой железный занавес и приговорили к смерти того, кто не желал подчиняться их новому порядку. Они считали себя вправе казнить и миловать. Но настоящий палач уже явился из мрака и выискивал их взглядом. И его руки неспешно распеленывали черный карабин.

Площадка перед сторожевым постом просматривалась из укрытия не очень хорошо – мешали ограда и кусты, превращенные ночью в непроницаемые заросли. Но вчерашний «Мерседес» определенно отсутствовал, замененный машиной поменьше и попроще. Дверь в сторожку была закрыта, свет внутри не горел. Зато на крылечке сидели две темные фигуры, выдававшие себя красными сигаретными точками. До них было метров двадцать, но кое-что из их приглушенного бубнежа удалось разобрать. В скором времени темные личности собирались куда-то ехать по своим темным делам.

– Они? – прошептал Саня за спиной Громова. – Эти двое, да?

Громов, не обернувшись, протянул руку назад, нашарил в пустоте Санино плечо и притянул паренька к себе.

– Кто-нибудь из них, – почти беззвучно произнес он в подставленное ухо. – Или точно такие же. Так что невинная кровь не прольется, не переживай.

Громов все еще держал руку на Санином плече. Высвобождаясь, тот прошипел, как обозленный котенок:

– Плевать мне на них! Лишь бы того, кто стрелял, не упустить!

Громов ничего не ответил на это. Лишь бы... Если бы... В природе не существует сослагательных наклонений. Как только тени охранников скрылись в доме, он приказал шепотом:

– Мышкой – к воротам!

– Почему это мышкой? – обидчиво засопел Саня.

– Не слоном же! – Громов невольно усмехнулся. – Притаись, улучи момент и разверни висячий замок на себя.

– А потом?

– А потом жди. Протянется рука – хватай ее и держи мертвой хваткой. Хоть зубами. Из-за ворот тебя не достанут. Только не высовывайся.

Дождавшись, пока Саня перебежками доберется до места засады, Громов и сам совершил короткий бросок, перемахнув через покосившуюся ограду. Теперь он притаился на площадке за ржавым баком. Прямо за его спиной находился тот самый злополучный участок, где он недавно столкнулся с черной зверюгой, набросившейся на маленькую девочку. С этого все началось. А чем закончится?

Приглушенно переговариваясь, охранники вышли из домика и, разойдясь по сторонам, прогулялись по неосвещенной площадке, озираясь вокруг. Очевидно, они выискивали нежелательных свидетелей.

– Все тихо, – донеслось до Громова.

– Тогда поехали.

Обе фигуры сошлись у темной глыбы иномарки, открыли дверцы, подняли крышку багажника. Потом они вернулись в сторожку, оставив дверь нараспашку. Вскоре к запахам зелени и остывающей земли примешался тошнотворный запашок, уловленный сузившимися ноздрями Громова. На него ощутимо повеяло смертью.

На этот раз охранники выбирались из своего логова не одни – они тащили за руки и за ноги чье-то мертвое тело, волочащееся задом по земле. По черной майке и дынеобразной голове трупа Громов опознал в нем одного из братьев-собакоедов, с которыми столкнулся накануне. Отчего же тот окочурился? Громов не нанес противникам ни одной смертельной раны.

Пыхтя и ругаясь, охранники с трудом запихнули непослушное тело в багажник, кое-как подогнули одеревеневшие конечности и принялись хлопать крышкой багажника. Трижды она упрямо отскакивала, лишь с четвертой попытки встав на место.

– Чучмек толстожопый! – прозвучало в темноте. – Возись теперь с ним!..

– Ладно, потопали за вторым.

– Тот тоже вонючий, гад.

– Ниче, ща проветримся.