Либуша

Удалена от своего истока,

Уже слабей переданная мощь.

Но, как печатью, именем своим

И вы отметите грядущий век.

Не скоро это будет. Что ж мне делать? Вам нет нужды в пророках вдохновенных, — У вас самих на все готов ответ. Отца я вижу, вижу мать мою, Они уходят, я одна осталась. И даже пламя здесь, на алтаре, Слабеет и согреть меня не может, И зябко мне от воздуха сырого.

Служанки пытаются раздуть огонь.

Нет, не старайтесь: пламя все слабей.

Пршемысл

Насильно надо оторвать ее От алтаря, не то грозит ей гибель.

Либуша (вставая с кресла)

Но что там? Узнаю шаги сестер: Из Вышеграда вы изгнали их, Они уходят, я одна осталась. Что делать мне без близких, без родных? По-вашему, я сказываю сказки: Меня порой готовы слушать вы, Но делать будете, как захотите. А ведь слова мои-одна лишь правда, Что в образах и притчах предстает.

Но вот они, изгнанницы: от вас Бегут они, как вы от них бежали.

Казн и Т е т а, за которыми идут попарно девушки, появляются на возвышенности в глубине сцены.

Уходите?

К а з и

Привет наш на прощанье. Либуша

Куда же вы?

Т е т а

В широкий мир, в изгнанье. Пршемысл

Вы можете избрать себе любой Из здешних замков — и в горах, и в долах.

К а з и

Нам не о чем с тобою говорить.

(Либуше.) Ты не пойдешь, Либуша?

Либуша

Как могу я?

К а з и

Сестра, ты не хотела слушать нас. Зачем, зачем связалась ты с людьми?

Либуша

Я их люблю, и жить могу лишь с ними, Как мне порой ни тяжело от них.

Тет а

Они-твоя погибель.

Либуша

Может быть, Но человек, он вое же добр… О сестры, Не уходите! Вы со мной — и вот Священный дух, что теплился едва Во мне, я чую, начал разгораться. Да, человек — он добр, но поглощен Заботами, то теми, то другими, И целое, взаимосвязь вещей Ему невнятны. Шум дневных сует Все время заглушает голос сердца. А то, что он звездою путеводной Своей считает, — есть один обман, Еще усиленный, чтоб стать понятней.

И человек старается, творит, Но, подойдя к последнему пределу, Всем завладев, что может дать земля, Он, как богач бездетный во дворце, Всю пустоту души своей увидит. Угомонится шум трудов и дней, И снова, снова в сердце пробудятся Любовь, которой нечего хотеть, Которая сама себе утеха, Сознанье, как ты слаб в своей гордыне, Восторг души, святой одним уж тем, Что он в тебе и ты его почуял. И век, что ныне на исходе, снова Вернется — век пророков и певцов. И знание отделится от пользы, А между ними-третьим — встанет чувство, И если небо для людей закрыто, На место неба вспрянет ввысь земля, И в сердце их опять воскреснут боги, А кротость станет первым из богов. Проспать бы мне, сестрицы, сотни лет, И лишь тогда проснуться, торжествуя! Но нет, но нет, — ложится тяжко ночь, И до утра — увы! — еще далеко. Вот я слабею, и в глазах темно. Долой все то, чем я в глухом сегодня, Овей меня, о ветер дней грядущих! Прочь, покрывало, прочь, заветный пояс, — Пудовой тяжестью ты давишь грудь.

Срывает с себя покрывало и пояс и бросает на холм.

Теперь мне легче. Вижу даль полей, Луга зеленые, лазурь небес. Колеблется земля, волнами ходит, Все резче, круче взлеты и паденья. Вползает в сердце медленная боль, С кем говорю, я тех уже не вижу.

(Снова падает на кресло.) Пршемысл, прощальным был твой поцелуй? (Умирает.)

Пршемысл Либуша, счастье светлое мое!

К а з и

Отверг ты счастье, погубил ее, Вам лишь на время данную судьбою. Вы ей не верили, вы меж собою По-своему судили обо всем! Священный прах от вас мы унесем. Чтоб снова к вам спустилась благодать, Должны ее вы с чистым сердцем ждать. (Снимает с себя пояс и бросает его туда, где уже лежит пояс Либуши.) Вот золото для вашего венца. (Поднимает руку к холму и опускает ее, указывая на

землю.)

Во прах, во прах, заветный дар отца.

Когда она начинает подниматься на холм и девушки попарно следуют за нею, а Тета в свою очередь снимает пояс и бросает его на землю,-

Занавес опускается