Либретто для жонглёра

Он увидел девушку, собиравшую на поляне цветы; укрывшись за деревом, он стал наблюдать за ней. Девушка не замечала его. Она села, поджав под себя ноги, и стала раскладывать цветы на коленях. Она брала цветы и плела из них венок. Ланцелот неловко переминулся с ноги на ногу и наступил на ветку. Раздался треск. Девушка вздрогнула и повернула голову. Ланцелот вышел на поляну. Девушка протянула к нему руки, она держала в руках венок. И он принял его и водрузил на голову, чувствуя, что глупо улыбается. Девушка поднялась и пошла, и Ланцелот последовал за ней, не зная, куда она направляется, и не спрашивая себя об этом, ему было все равно, куда бы ни шла она теперь, он последовал бы за ней без колебаний, он находился как бы под властью гипноза. Она шла, не оглядываясь. Ланцелот вдруг испугался, что она сейчас побежит, и он не догонит её, но она шла как шла, и расстояние между ними не увеличивалось и не сокращалось. Так Ланцелот пришёл в Город Женщин. И когда он пришёл на главную площадь, - а он не знал, что это за место, где он находится, и взгляд его не останавливался ни на одном из лиц, теснившихся вокруг, но скользил равнодушно, и он не знал, что это за лица, - женщины обступили его и стали приветствовать громкими криками, и многие из них запели радостные песни и захлопали в ладоши, и стали приплясывать, и подняли такой шум, что Ланцелот очнулся и в первый раз огляделся вокруг. Он недоумевал, что это за женщины, и в чём причина столь бурного их ликования. А женщин между тем становилось всё больше, отовсюду, со всех сторон сбегались всё новые, и вот, они подхватили его и понесли через площадь и вверх по ступеням лестницы и внесли его в ворота огромного здания, и Ланцелот понял, что это храм. Они усадили его в кресло, стоявшее на возвышении, - кресло это было обильно украшено золотыми гроздьями винограда и белыми цветами, - и отступили от него как бы в великом страхе, и упали на колени, и число их было так велико, что они заполнили весь зал до самых ворот, а зал этот имел размеры весьма великие. Они затянули монотонную песню. Ланцелот сидел, боясь шелохнуться, и наблюдал за всем этим с некоторым содроганием. Он вспомнил было про свою девушку, ту, которая так пленила его сердце там, в лесу... Но разве мог он найти её взглядом здесь, среди стольких женщин, чей хор заполнил пространство храма до самых капителей колонн и выплеснулся наружу, в окна, ворота, и хор на площади подхватил его. Через некоторое время ситуация несколько разъяснилась, и уже к концу дня Ланцелот знал, что произошло. Его приняли за бога. Его усадили на трон, ему пели песню, которая так его утомила в конце концов. Ему отвели место на возвышении алтаря, где он почти никогда не оставался один. А это оказалось неудобно, и в первую же ночь Ланцелот понял это. Во-первых, крайне неудобно оказалось спать в сидячем положении, - со временем он несколько привык к этому, но в первую ночь почти не сомкнул глаз, - во-вторых... всё остальное. Бежать представлялось бессмысленным - его немедленно хватились бы, за ним устремилась бы погоня, его настигли бы, непременно настигли и вернули назад, и тогда, как знать, не стало ли бы его положение ещё ужаснее. Хотя, казалось, это уже невозможно. Но неужели, - спросит кто-нибудь, - неужели не попытался он объяснить этим женщинам их заблуждение относительно себя, рассказать им, кто он, как пришёл в этот город, сказать им, объяснить! Что можно ответить на это. Ведь это так очевидно. Ну конечно, пытался, толку-то.

- Как же ему удалось бежать? - При помощи одной выдумки, весьма удачной, хотя едва ли её можно назвать неслыханной. Он усадил вместо себя истукана, напоминавшего его внешним обликом, а так как ему полагалось сидеть неподвижно, сохраняя на лице своём выражение совершенной бесстрастности, обман этот остался никем незамечен. - И где же он раздобыл этого истукана? - Не знаю. В каком-нибудь подвале среди всякой ветоши. Или в витрине магазина модной одежды?