Либретто для жонглёра

Я вышел за бронзовые ворота, и ворота захлопнулись, и я остался один. Я шёл дальше в гулкую соборную жуть, и холодная ясность ветра пугала меня. Последние всполохи малинового света погасили за моей спиной, разорванная когтями вселенского сквозняка мантия. И была ночь и похоронное шествие плачущих крыльями птиц, они были невидимы во тьме, несчастные. Я не знал, куда мне идти, и откуда звучит голос, а холод выжигал мой мозг, мою душу, я был близок к отчаянию, я кричал, и плач эхом вторил моему крику. Я узнал, что такое ужас. И когда я увидел эту землянку, теплившуюся мутным воспалённым светом, я издал вопль восторга. Укрыв меня от чудовища страха, она стала для меня самой жизнью, грубая и неопрятная, убогая и вечно больная, я видел её сквозь пелену горячки. Я метался в бреду, и незрячие глаза сжигали мои глазницы. Мы должны быть снисходительны к близким, но покорность отупляет, я узнал и это. И была ночь, и я вновь вошёл в неё. Дважды входил я в дом, где жила Смерть. Какие неземные сокровища могла ты обещать мне! Какую нечеловеческую любовь? Я доверил тебе всё, чем я был, и отринул всё, чем владел. Мессия обещал воздать стократно, но тебе я поверил без слов, без посулов... Какое наслаждение могло быть наградой тому, кто дважды спускался за ним в Аид! Я сказал, что не знал тебя прежде. Неправда! - - Я всегда знал тебя.

.......................

На казнь Марии Антуанетты

Я видел, как кричали о равенстве на площадях и улицах, и рушили, не разбирая, дворцы и храмы, приюты, тюрьмы, город был растоптан, его не стало. Была пустыня, посреди неё разыгрывали нищие пикник, и поедали ил, и запивали грязью, а вокруг непогребёнными лежали тела амуров, и над кострами влачился дым.

Чёрный кот тоски точит свои когти о моё розовое сердце.

....

Ветер рвёт в клочья небо, и рваные лоскуты летят, чёрные над чёрной землёй, над отшлифованным камнем, седым от соли; вот мимо катится мраморная голова, её глазницы пусты пустотой смерти. Где храм этого бога, где песни его жрецов? Ветер погасил огни алтарей, задул светильники и рвёт в клочья небо, не даёт богам укрыться, и снежным бураном закружились звёзды, дальше, всё дальше они, а ветер подхватил уже само солнце и гонит его прочь от чёрной земли, от синих площадок для игры в гольф. Пали ниц леса, и камыши не укроют птиц, кричат птицы, плачут как дети, и хватает их ветер, швыряет в моторы самолётов, и падают самолеты, огнём опаляют окна домов-крепостей, и затворяет город ворота и, осаждённый, становится сам себе тюрьмой. На сцене ночь. Но что это!.. Неужели ещё остался огонь, и не весь он похищен?

- - Чья это тень?

- Можно ли упрекать кого-либо в том, что он порочен? Кто из нас лишён пороков совершенно? - Да. Но власть позволяет одним людям приносить других в жертву своим порокам.

.......................

Я оказался в несколько неловком положении и вынужден это признать. Я никогда бы не объявил войну монархии. "Успешная война"! Придумайте более вздорное словосочетание, и я подарю вам свою знаменитую улыбку. Нет, я никогда бы не объявил войну власти, но мне этого мало. Я хочу мира, а значит, союза. И снова и снова пытаюсь примириться с ней, но всегда тщетно. И каждый раз мне приходиться делать выбор: откреститься от власти или сделаться лицемером. Я люблю роскошь. Ее любила и Сапфо. И во дворцах я чувствую себя дома, и знаю, что Аристипп был прав. И так хорошо понимаю Вольтера. Меня очаровывает Екатерининский дворец, здесь мне было бы легко пасть на колени перед Императрицей, но... Я слишком о многом помню? Мне не хочется быть лицемером. Но вот что странно - когда появляешься ты, все вопросы, терзавшие меня, сами собой исчезают. Ты ничего не делаешь особенного, ничего не доказываешь, не объясняешь, не осыпаешь меня доводами, нет. Ты просто ставишь пластинку Телеманна и зажигаешь свечи, и улыбаешься, и идёшь ко мне. И я падаю на колени и плачу от счастья. Я люблю тебя. "Любовь" - разве это слово что-нибудь объясняет? Когда ты со мной, я всё понимаю, но ничего не могу объяснить, и это так странно. И мне не хочется объяснений. Почему это так, Элисса?

...................