Лям и Петрик

Пристав велел вести себя к Йотелю. Но Йотеля в домике уже не было. Во время поисков выяснилось, что его чемодан тоже исчез.

Пристав отдал приказ все запереть и опечатать. Ключ он взял себе. Йося Либерс стал умолять жандармов не оставлять его одного: злодей Гайзоктер прикончит его здесь. Полиция взяла Либерса с собой.

Гайзоктер рвал и метал, готов был растерзать всех и каждого.

Он только приберет сети и незаколоченные бочки с чехонью в один амбар и тотчас поедет в город к губернатору добиваться, чтобы Йотеля поймали и заковали в кандалы. Но пока суд да дело, он тут устроит веселенький праздник; надо сделать кровопускание.

Ваковский стал тише воды, ниже травы. Когда Гайзоктер приказал ему сделать все, что полагается для сохранения уцелевшего имущества, Ваковский первый бросился исполнять распоряжение, за ним последовали всякие прихвостни, а потом и чистильщики.

Но засольщики отказались от всяких дел и не давали ходу прихвостням Ваковского. Кет велел набить морду каждому, кто сунется работать на Гайзоктера.

— Пускай Гайзоктер сначала выполнит наши требования! — Кет, точно свору собак, гнал шайку Ваковского и Гайзоктера.

А Ваковский вполголоса подначивал:

— Пошли! Скажем Гайзоктеру, что его пащенок бунтует.

Примчался Гайзоктер, но не успел он накинуться на Кета, как его схватили и начали выкручивать руки за спину. Дюжий Гайзоктер нагнулся так, что кости хрустнули, вырвал руку и хлестнул кого-то по лицу. Тот отлетел в сторону. Но на Гайзоктера сразу насели другие.

— Веревку! — крикнул Кет.

Через минуту Гайзоктер, связанный, лежал на земле и молча наблюдал за происходившим. Кричать и ругаться он уже был не в силах. На его губах пузырилась пена. Кровожадными, налитыми яростью глазами следил он за каждым движением Кета.

Кет, Петрик, засольщики, большинство чистильщиков стали лицом к Гайзоктеру, и Кет сказал:

— Гайзоктер отказался выполнить наши требования и вдобавок еще затеял драку, я считаю, что его и всяких подхалимов надо пока посадить под замок. А еще я считаю, что нам надо выбрать тройку, пускай она отправится в город, свезет туда сети и, продав их, отдаст вырученные деньги рабочим в уплату за время простоя. Пока хозяева между собой дрались, мы не работали. Тогда рабочие смогут продержаться несколько недель, до того дня, когда опять начнут работать сахарные заводы. Красенко мы поручим следить за тем, чтобы никто не сбежал, пока мы не разделаемся со всеми делами. Говорите, кого послать в город и что делать с Гайзоктером?

Распределили кому что делать. Потом тройка повезла в город чехонь и сети.

Для поимки бунтовщиков и для освобождения Гайзоктера нагрянули жандармы. С обнаженными клинками рыскали они вдоль берега и по всем дорогам. Но из-под самого их носа окольными тропками улизнули два бунтовщика — Кет и Петрик.

Свои дела по заготовке чешуи Йотель считал законченными, и ему можно было возвращаться восвояси. Каждый лишний день в этой стране грозил ему бедствием. Замешкаться здесь — значило для него рисковать головой. И все же что-то держало его. У него были здесь свои, кровные, счеты еще с юношеских лет.

В борьбе не на жизнь, а на смерть стояли друг против друга два могучих противника: самодержавие и революция. А у Йотеля была своя, особая, третья дорога. Если б узнали его настоящее лицо, он давно распрощался бы с жизнью.

Он, собственно, знал, что с его приездом сюда ему предъявят старые счета, которые под жирком берлинского бытия, в веселой компании кафешантанных девиц понемногу начали забываться. Да, слишком большие глаза надо еще при жизни покрывать черепками. А он постоянно замахивался на большее, чем мог и смел, и поэтому всегда проваливался. Однако, чтобы провалы казались победами, он свои прорехи штопал, а оборванные куски чем-нибудь дотачивал. И это «что-нибудь» всегда оказывалось у него самой низкой подлостью.

В давние времена при аресте был разоблачен его первый фальшивый ход: все парни останутся за решеткой, а он будет подле Эльки. Все ребята жили по своим средствам, а он сидел на шее у нищего отца и считал нужным приодеться, добыть себе портсигар и часы. На какие же это средства?

В Эльберфельде сразу же нашлось дело на кружевной фабрике. Но зачем оно ему? Он рожден для больших дел, для сокрушающих переворотов. Чешуя — вот это грандиозно. Но и эта затея обернулась самой низкой подлостью.

Он метался из стороны в сторону, терзал себя и, как всегда в таком состоянии, попробовал сделать единственный нефальшивый, по его мнению, ход: ухватиться за свой поэтический талант. Чем больше он натыкался на противодействие редакторов и критиков, тем больше верил в свою одаренность. Он считал всех этих знатоков ослами и систематически отсылал им свои тетрадки.

Йотель не мог покинуть страну в таком подавленном состоянии, он должен был остудить свои страсти. Ведь он рассчитывал, что ему достаточно будет только появиться, и он тут же покорит Эльку; ей надо было только увидеть его великолепие, и она будет сломлена.