Лям и Петрик

Но Йося Либерс ошибся: Гайзоктер не только не уехал, но даже бровью не повел. Он только ухитрялся не встречаться с Кетом, обходил его за три версты. А Кет стал таким отчаянным парнем, что не подступись, совсем не боится хозяина. Наоборот, теперь Йося Либерс частенько робеет перед ним; байстрюк умеет так глянуть на своего повелителя, что у того душа в пятки уходит. А о своем замечательном папаше, Гайзоктере, он и словом не обмолвится, точно он его и знать не знает.

Засольщикам явно становилось веселей, когда к ним заявлялся Кет. Богатырского сложения, ловкий, он с первого взгляда привлекал к себе, вызывал затаенное чувство гордости; при нем все становились разговорчивей, бодрей, рождалась уверенность в свои силы.

Изнурительный, тяжкий труд Кету как будто нипочем. Кажется, кости у него вовсе не ноют от непосильной работы. Раньше он Петрику не нравился, а сейчас его влечет к нему.

Всякий раз, когда Кет принесет куль соли, хочется поднять голову и посмотреть на него, словно на что-то светлое. Самую тяжелую работу он проделывает с удивительной легкостью. Не верится, что он устает когда-нибудь. Даже пот он утирает так, словно удаляет освежающую влагу с лица после утреннего умывания. Иной раз он вдруг безо всякой причины махнет длинными, багровыми, изъеденными солью руками, поднимет сияющее лицо и звонко выкрикнет на весь амбар:

— А мне на них на всех наплевать!

Усталые, хмурые люди оторвутся от чанов и, понимая с полунамека, кого он имеет в виду, оживятся, готовые подхватить песню, которую он, кажется, сейчас, прихлопывая в такт, затянет.

«Хвастунишка он!» — думал иной раз Петрик, ругая себя за то, что его тянет слушать веселые речи Кета и радоваться его бахвальству.

Когда Кет расправит плечи, сверкнет глазами, кажется, ни Кет, ни засольщики не гнут здесь спину; им впору схватить хозяев за шиворот и как следует тряхнуть их.

Кажется, пустое бахвальство, а все ж как облегчает душу!

Сейчас, когда стали поговаривать об удлинении рабочего дня, Петрик глаз не сводит с Кета.

Округлые глаза Кета напомнили Петрику Ляма, каким тот был, когда они устраивали забастовку на маслобойке у Гайзоктера. Стальные, упрямые глаза! Смотришь на них и веришь: настанет время, и Кет такое придумает, что все вражеские планы развеются в прах.

— Говорят, Йося Либерс станет хозяином, — буркнул кто-то.

Другой откликнулся:

— После дождика в четверг.

Кет помалкивал, прислушивался к разговорам. А когда стало чуть потише, пожал плечами и развел руками:

— Да!

— Что да? — раздались недоуменные голоса.

— Гайзоктер и Либерс будут сшибаться лбами, а нам, стало быть, глядеть на них да приплясывать? Вот что! Мы можем им насолить, если захотим; ведь скоро начнут работать сахарные заводы.

— Как насолить?

— Давайте, голубчики, прибавку! И хоть лопните, а мы больше девяти часов работать не станем! Не хотите — можете гнить вместе с вашей чехонью! А других рабочих мы не допустим. Дудки! Пусть хоть лопнут!

Ваковский позвал Петрика к своим банкам. Петрик притворился, будто не слышит. Тогда уродец стал на пороге склада и долго не переставая кричал.

Пристроившись возле банок, Петрик задумался: с тех пор как он увидел Либерса, Переле нейдет у него из головы. Ее отец все время заговаривает с ним о Переле; это мучает его, потому что весь разговор сводится к одному: Либерс просит Петрика подслушивать, о чем Йотель говорит с Гайзоктером, и обо всем докладывать ему. Скоро, мол, приедет Переле… Йося Либерс решил голову сложить, но взять верх над Гайзоктером и отобрать у него «золотой» подряд. Украдкой он устраивал всякие пакости своему конкуренту. Гайзоктер из кожи лез, угрожал, старался поймать его с поличным и посчитать ему ребра, но затеять драку здесь, на глазах у Йотеля, боялся.

Либерс вбил себе в голову, что, не будь Петрик так упрям, он мог бы ему во многом помочь. А упрямцев он не терпит и, как только заполучит подряд, вышвырнет парня за дверь.

Как вихрь пробегает Либерс мимо чанов, мимо куч соли, так что только полы одежды развеваются, но на бегу успевает шепнуть Петрику:

— Зайди сегодня. Пришло письмо от Переле, там два слова и для тебя есть.

Петрик с трудом дожидался вечера и украдкой от всех убегал к Либерсу. Постепенно у него выработалась привычка — каждый вечер тайком от засольщиков забегать к отцу Переле. Больше всего он боялся, как бы об этом не узнал Кет. Конечно, Кет не бегал бы слушать письма Переле, не ждал бы ее приезда, не позволял бы ее отцу терзать себя.

Петрик сидит на самом краешке стула, а Либерс бормочет вечернюю молитву. То и дело он, однако, прерывает себя:

— Переле приедет, когда я с божьей помощью добьюсь своего.

— Переле пишет, что ты с ней не простился. Это правда, Петро?

Петрик краснеет и молчит.

— Она пишет, что привезет тебе привет от матери. Не принесешь ли ты мне на минутку счета, которые Гайзоктер подал вчера Йотелю? Только посмотреть. Знаешь, где они лежат?

Петрик сидит весь красный и молчит.