- Аффект, состояние крайнего возбуждения, как мы уже говорили, способен на короткое время удесятерить физические силы человека слабого или мобилизовать нервную энергию человека нерешительного. Но одно дело - совершить убийство импульсивно, в порыве бурных эмоций, ночью, и совсем другое – увидеть то, что ты сотворил, на ясную голову, при свете д-дня. Давайте сделаем вот что, дорогой Холмс. Соберем здесь, на месте преступления всех четверых. В некий момент я сдерну с трупа покрывало, и он предстанет перед подозреваемыми при ярком свете, во всем своем ужасном виде.
- И что, я должен спрятаться за прилавком и крикнуть страшным голосом: «Вот он, мой убийца»? – скептически спросил я. - А вдруг это не он, а она? Дух ведь не может ошибаться.
- Вы не будете прятаться и не будете кричать. Вы будете внимательно наблюдать за реакцией подозреваемых. Если преступление совершил кто-то из них в состоянии аффекта, от потрясения убийца может себя как-то выдать.
- Да, видок у мертвеца не очень… - Я содрогнулся. – Уж я-то на него точно смотреть не стану. На лица подозреваемых – это сколько угодно.
Так мы и сделали. Собрали всех четверых в лавке.
Вот тут – натянутая палатка, которая на самом деле покойник. Рядом мы с Фандориным. Перед нами, на стульях, вдова с дочкой, Ханан Стефанович и наследник – пока что наследник, а там видно будет.
Получился не японский, а еврейский, но вполне себе театр.
Я сделал строгое лицо, объявляю:
- Поскольку сегодня суббота и еврею заниматься суетными делами грех, говорить будет мосье Фандорин, так что прошу смотреть не на меня, а на него.
Вообще-то они и так смотрели только на него, но надо же было напомнить, кто тут главный.
Фандорин сделал шаг вперед.
- Дамы и господа, не буду ходить вокруг да около. Убийство совершил один из вас, это неоспоримый факт. Сейчас будет проведен с-следственный эксперимент, который поможет выявить преступника.
Я гляжу во все глаза. Примечаю: Стефанович замахал руками.
- Снова он за свое! – кричит. - Я вас умоляю, какой мне гешефт с того, что старый хозяин помер?
Лея Горалик крикнула:
- Вы слыхали? Все у него на подозрении! И Нетаночка? Это курам на смех! Она же ребенок!
Но ребенок Нетаночка обиделась не на Фандорина, а на свою мамашу:
- Какой я вам ребенок?! Я тоже подозреваемая! Меня допрашивали не хуже, чем вас!
Однако пуще всех раскипятился Кальман:
- Клянусь Тем, чье Имя нельзя произносить всуе, я не убивал отца! Дайте мне свиток Торы, я произнесу швуат! Сами знаете, что бывает с евреем, если он нарушит эту страшную клятву!
Тут Фандорин повернулся – и как сдернет с мертвеца простыню!
Я-то был к этому готов и даже головы не повернул, смотрел только на подозреваемых. Но они, конечно, уставились на труп, а он был ох какой не красавец. Желаю нам с вами в гробу выглядеть лучше, чем Либер Горалик. Поверьте, это будет нетрудно.
Ладно. Я гляжу, куда велено – не выдаст ли себя убийца.
А поглядеть таки было на что.
Нетания со стула вскочила:
- Уй, жуть какая!
Лея Горалик скривила свое красивое, но неприятное лицо:
- Фу, какая гадость.
Ханан Стефанович зажмурился. Он, как и я, уже любовался этой красотой и во второй раз не захотел. Только протянул «ой-вей…».
Но интересней всех поступил Кальман Горалик - взял и бухнулся в обморок.
Я смотрю на Фандорина – это признание или как? Фандорин пожимает плечами, в смысле «бес его знает».
И хмуро говорит:
- Прекрасно, что у женской половины такие к-крепкие нервы. Это облегчит дальнейшее проведение эксперимента. Господин Стефанович, приведите молодого человека в чувство…
Ханан помахал над Кальманом платочком, потер ему виски, и Горалик-младший открыл глаза.
Вдруг Фандорин взялся за аршин да как дернет! И что вы думаете? Аршин ни в какую, вот как в полу застрял!
Тогда Фандорин взялся обеими руками, стал тянуть.
Мертвый Либер приподнялся с пола, будто собрался сесть. У Кальмана глаза снова закатились под лоб, да и меня, честно вам скажу, затошнило – особенно, когда Фандорин вытащил-таки окровавленную штуковину со сверкающим сталью концом, а Либер снова шмякнулся об пол.
Лея Горалик, железная баба, только скорчила брезгливую гримасу, а Нетаночка в восторге взвизгнула:
- Ух ты!
Ну и семейка!
- Господин Бразинский, - попросил Фандорин, - шлепните Кальмана Горалика по щеке. Это самое лучшее средство.
Я с удовольствием влепил бегемоту оплеуху по его жирной щеке. Получилось звонко.
- А? Что? – захлопал он глазами.
- Теперь прошу каждого вытянуть руку и раскрыть ладонь, - приказал мой помощник.
Вперед протянулись четыре руки. Дрожащая и здоровенная, пальцы как сосцы на коровьем вымени, у Кальмана. Заляпанная чернилами, сухонькая у Стефановича. Пухлая, в золотых кольцах, с лакированными ногтями у Леи. И худенькая, будто курья лапка, у Нетании.
Фандорин приложил орудие убийства к каждой руке, а я смотрел, какая отдернется.
Рука вдовы не дрогнула, а девчонкина даже дотронулась до аршина – прямо до бурого от крови наконечника. Зато оба мужчины пугливо поджали пальцы.
Понятнее от этого не стало.