Лезвие страха

Аттон давно пришел в себя, но продолжал делать вид, что сознание до сих пор не вернулось к нему. Он слушал с закрытыми глазами голоса, и старался определить, насколько сильно его успели покалечить. Сделать это было сложно, но он чувствовал, что его раскинутые в стороны руки, прочно прибиты железными кольцами к доскам пола, а ноги оттягивают тяжелые кандалы. Впрочем все остальное, кроме пожалуй, разбитого лица было в порядке, а самое главное – он не ощущал никаких последствий отравления соком дуршаг-умбры. И это было удивительно. То, что сказал бантуец по имени Баркай, было правдой от начала до конца.

"Значит, они успели воткнуть в меня пять стрел… Действительно, почему я еще жив?"

Аттон и сам прекрасно знал о свойствах дуршаг-умбры, и неоднократно пользовался соком этой травы в прошлом. Крошечной капли дуршаг-умбры было достаточно для того, чтобы сильный здоровый человек проспал в беспамятстве как минимум два дня… Впрочем, он был жив, и это главное. Но мгновенье Аттона захлестнула волной дикой ненависти к человеку, предавшему его, но он тут же взял себя в руки. Ненависть разрушает мозг, делает человека неосторожным, а значит слабым. Он уже допустил ошибку, связавшись с бароном Джемиусом, и за эту ошибку он рассчитается сполна, но для этого необходимо выжить, что в данном конкретном случае означает – ждать.

Аттон чувствовал, что руки его, стянутые жесткими кольцами, совсем онемели, а это означало, что освободиться будет не просто, если вообще возможно. Он мог пролежать так уже несколько дней, а за это время кисти рук могли просто-напросто отмереть без притока крови, и это значит что ему, возможно, уже и не суждено держать в руках меч. Аттон попробовал пошевелить пальцами, но ему это не удалось.

"Плохо…"

– Можешь открыть глаза, я знаю, что ты очнулся…

Аттон пробормотал про себя проклятие, открыл глаза и огляделся. Он лежал посреди пустой полутемной комнаты с низким облупившимся потолком. Рядом с ним, хмуря красивое лицо, стоял сам барон Джемиус. Больше в комнате никого не было. Джемиус, потирая указательным пальцем кончик носа, внимательно смотрел на него сверху вниз.

– Ты не перестаешь меня удивлять. Ты едва не перехитрил меня, Аттон Сорлей Впрочем, как ты уже понял, я подстраховался. Вряд ли, кто-то еще на землях Лаоры мог справиться с тобою, кроме бантуйских ловцов. – Джемиус наклонился ниже, пристально вглядываясь в Аттону в глаза. – И никаких признаков отравления… Кто-то другой сказал бы, что это просто невероятно. Человек, получивший такую дозу болотной отравы не только выжил, но еще и довольно неплохо при этом себя чувствует…

Он выпрямился и мягко ступая, обошел лежащего на полу Аттона вокруг. Внимательно оглядев еще раз его распростертое тело со скованными ногами, он присел на единственный в комнате колченогий табурет и заговорил спокойным ровным голосом:

– Если быть откровенным, то мне жаль тебя, Птица-Лезвие. Мне пришлось пойти на обман, чтобы захватить тебя и убить… Да-да… Убить. После нашей беседы, Баркай со своими людьми вывезет тебя за стены города и закопает где-нибудь в лесу. Повторюсь, я сожалею об этом. Но… Ты не вписываешься в мои дальнейшие планы, а ваша семья всегда славилась своим умением находится в нужном мне месте в самый неподходящий момент, и вред, который вы нанесли мне, несоизмерим со всеми теми хлопотами, что мне доставляли монахи, аведжийцы и прочие, все вместе взятые. Поэтому я просто пытаюсь обезопасить себя в дальнейшем. Помимо этого, есть и еще одна очень важная причина, почему мне придется покончить с тобой. Если бы ты попросил в оплату за свои услуги деньги, я возможно, оставил тебя в покое. На какое-то время, разумеется. Но ты попросил в оплату древний артефакт, вещь очень опасную в неумелых руках, и к тому же представляющую реальную опасность для всего человечества. Открою тебе также и одну очень важную тайну, касающуюся твоей прошлой жизни. Пускай и проку от такого знания тебе будет немного, поскольку этот счет уже закрыт.

Аттон молча слушал, и думал о том, что смерть ему вовсе не страшна. Он не боялся боли, не боялся того, что будет за той чертой, когда его сознание отделиться от тела и рухнет в бездонные пропасти. Но при всем при этом он очень не хотел умирать. Пропуская слова барона через плотный фильтр своего восприятия, он тем временем, пытался мучительными внутренними усилиями протолкнуть вязкую горячую кровь сквозь пережатые в запястьях сосуды.