Левый берег

— Ты все правильно сделал? Тебя страховали?

— Правильно…

— Повтори отзыв.

— Зачем?

— Повтори, я сказал.

— "Курить вредно, молодой человек. Даже в таком молодом возрасте".

— Ты абсолютно уверен, что он правильно ответил. "Курить вредно, молодой человек…?"

— Да уверен я! Послушай, Учитель, я может быть, не лучший твой ученик, но сигнал о провале запомнить способен. Он точно сказал — "молодой человек". Да чего случилось-то?

— Ахилл погиб.

— Как…

— Застрелился.

— Неужели взяли "спеца"?

— Ужели, ужели… Хорошо хоть у остальных вроде бы все в порядке. Хотя Нестор и Агамемнон еще не отзвонились.

— Как такое могло произойти?

— Главразведупр прошляпил. Центр говорит: извиняются, мол…

— Да на кой нам их извинения?

— Я о том же. Уверяют, что провал будет локализован в ближайшие часы.

— Ты им веришь?

— Несомненно. Операция на контроле на самом "верху". Если провалимся по их вине, им головы там всем поотвинчивают. К тому же, "контора" серьезная. Вряд ли стали бы преуменьшать опасность.

— Все равно надо перестраховаться…

— Ты, деточка, меня еще жить поучи… Завтра жди инструкций. Позвоню. Перепроверишь своего…

— Мне пацанам говорить?

— Зачем? Впрочем, как знаешь…

— Он хоть успел передать дела?

— В самый последний момент.

— Я бы так не смог…

— Поэтому ты и не старший командир…

14.08.2009. Россия, Москва. ул. Октябрьской Ж.-Д. Линии. 19:07

"Нет, ну какое все-таки тупорылое название! — в очередной раз подумал Шурш, проходя под эстакаду Дмитровского шоссе. — Это ж надо было, мамкина норка, так улицу назвать!".

Он смачно сплюнул на тротуар, наступив на свой же плевок тяжелым армейским ботинком с белой шнуровкой. Затем несколько раз провел огромной лапой по голове, разгоняя кровь в черепе. Ладонь приятно прочесала только-только пробивающиеся ростки жестких светлых волос.

"Зарос. Побриться надо", — отметил про себя Шурш.

Наверное, никто в целом свете уже не помнил, почему Александр Георгиевич Карасев, человечище под метр девяноста, легко жмущий от груди полтораста, автомеханик (каких поискать) с трехлетним стажем и командир одной из лучших "боевок" "Железного креста", получил такую дурацкую кличку. А Шурш помнил. Нет, не то, чтобы он как-то напрягался по этому поводу. Он вообще был не из обидчивых. Шурш так Шурш. Просто его прозвище служило ярким примером того, как глупая случайность может изменить имя человека, а то и саму судьбу.

Как то, еще до армии, направились они с друзьями в парк Горького: проветриться, попить пивка, а если повезет — разукрасить физиономию какому-нибудь "черному". Шли от метро "шумною толпою", с девками, пивом и постоянными "подколами". Шурш, вернее, тогда еще вовсе и не Шурш, а самый обычный Саня, на Крымском мосту немного отстал от толпы, объясняя одной знакомой девчонке что-то на его взгляд важное. И вот в этот самый момент приспичило Миллеру, старому другу и соратнику (сейчас в Германии, капрал, альпийский стрелок) за каким-то фигом позвать Саню. И вот поворачивается этот стрелок, мамкина норка, с бутылкой пива в одной руке, с телкой — в другой, и орет, что есть мочи: "Шурик". Вернее, не так. Так оно было задумано. А получилось, прозвище на всю жизнь. В общем, орет он: "Шур…", и вдруг громко икает и на выдохе заканчивает громким "Ш"!

Толпа взорвалась от хохота. И с тех незапамятных времен никто, кроме, пожалуй, родителей, не называл Александра Георгиевича Карасева иначе как Шурш. Многие их тех, которые знали Саню, даже и не подозревали, что его зовут "Саня". Шурш — и все…

"Ну и ладно!" Парень на такие вещи не напрягался. Все у него в жизни было хорошо: друзья любили и уважали, враги — боялись. И у тех, и у других были все основания испытывать к Шуршу такие чувства. Друзей он никогда не бросал, а с врагами был беспощаден. Это признавали и старшие товарищи: Шурш был настоящим воином. Сильным, мужественным, гордым и смелым. Туповат, правда… Это Саня и сам про себя знал. Через такую вот особенность своей личности и не мог он дослужиться в "Железном кресте" до серьезной руководящей должности.

"Ну так и что ж?", — отвечал он сам себе. — Не всем же быть генералами, нужны и бойцы".

К тому же простым солдатом он тоже не был. Все-таки командир "боевки". А "боевка", боевая пятерка, у него была — загляденье. Бойцы — один к одному, проверенные в деле. С такими не страшно и на край света. Некоторых Саня лично натаскивал.

В таких рассуждениях боец подошел к платформе. В этот поздний час в небольшом помещении было пусто, через толстое стекло единственной работающей кассы в зал устало смотрела жирная тетка-кассирша.

— Один до Крюково, — Шурш засунул в окошко сторублевую купюру.

Кассирша равнодушно взяла купюру и вернула билет с четырьмя червонцами, не удостоив пассажира ни словом, ни взглядом.