Левитан

Когда меня вели обратно в камеру, — не то чтобы про меня кто-то что-то вынюхал, я никогда не узнал, за что я оказался в подвале, — я еле волочился по ступенькам, у меня кружилась голова и подгибались колени.

Когда позже я плюнул кровью, то вспомнил тех несчастных в карцере. Все свидетельствовало о том, что заражения туберкулезом планируются. Ощутивший на себе прикосновение рук, крутящих в то время «мясорубку», ничему бы не удивился. Может быть, в будущем не будут скрывать, что еще они цинично разрушали браки заключенных лишь для того, чтобы и с этой стороны иметь возможность давить на них.

Стены того карцера были все исписаны. Когда зажигался свет, было что почитать: от надписи почерневшей кровью про то, как кого-то избили, до записки настоящим карандашом — имя и адрес некой заключенной, приглашающей нас отозваться, когда выйдем на волю, — будем трахаться, как еще никогда.

Хотя у нас забрали из карманов все, когда отвели в это чистилище, мы все равно курили. Из карманов вытрясли последние крупицы табака, и набралась маленькая горка. Нашли кусочек газеты. А огонь? Ребята оторвали две дощечки от заколоченного окна, потом мы целый день терли эти чертовы деревяшки друг о друга, и они уже начали дымиться, но не загорались. Однако в конце концов, исчерпав все свои силы, мы все-таки курили, да еще и трут сделали на будущее. Одного из ребят надзиратель позвал наружу — подмести коридор перед пекарней. Вернувшись, тот принес большой прекрасный бычок. К тому же он рассказал, что заключенные-строители перестраивают камеру рядом с душевой и сделали дырку в стене, через которую рассматривают моющихся женщин.

Жизнь проникает повсюду; я думаю, что есть что-то живое и на дне извергающихся вулканов. Совсем не лишена смысла греческая теория о существах, живущих в огне, пиросах.

Осмотрев меня, тюремный врач отправил меня в амбулаторию. Здесь можно было весь день лежать и еда была чуть гуще. У всего плохого есть своя хорошая сторона, как говорят.

Амбулатория — это самое чистое место в тюрьме, только страшно воняет из-за смешения запаха средств дезинфекции и ведер. Надзиратели тут меньше придираются. Окна больше. Допросов меньше. Возможность выезда на осмотр в больницу. Больше места для хождений туда-сюда. Каждый заключенный получает тюремный больничный халат. Купание в довольно опрятной душевой в определенный день недели, моются по три и три по очереди. Иногда можно даже полечить зубы, если случайно среди арестованных попадется какой-нибудь дантист и если осилишь достаточное количество шоколада и сигарет на подкуп арестанта, в белом халате работающего в канцелярии амбулатории. А иначе — все, что от пупка и выше, — аспирин, от пупка и ниже — касторка, — и вера в судьбу.

В то время, что я валялся в амбулатории, в тюремном бараке в больнице, и опять в амбулатории (в палате для умирающих), и в арестантском отделении военного госпиталя, и в амбулатории тюрьмы на севере, я получил много ценного опыта. Когда я вспоминаю каждое из упомянутых мест, во мне пробуждается множество образов. Поскольку между делом — в качестве наказания — я оказывался и в камере, а потом опять возвращался на «лечение», то менял камеры и коллег, вынужденный подчиниться больше внешним событиям, чем обычному ходу вещей. Я не должен в результате забыть описать «контрабанду», упомянутую мной, прежде чем был вынужден затеять разговор о туберкулезе.

Девять месяцев я, как говорится, висел между жизнью и смертью, из них несколько месяцев я провел в палате для умирающих в амбулатории, куда ходили смотреть на меня шефы «по приведению к исполнению наказания», дескать, когда же я протяну ноги. Однако это совсем не было временем умирания. Если бы полицаи знали, сколько жизни горело во мне! Как твердо я намеревался выжить и еще поучаствовать в похоронной процессии в их честь — я не сдохну, чтобы не доставлять им удовольствия! Конечно, в больнице сразу же констатировали безысходное состояние. Гражданские врачи качали головами. Некоторое время я лежал в тюремном бараке больницы, потом, разумеется, меня перевезли в ту палату амбулатории, откуда меня должны были вынести вперед ногами — как уже многих до меня. Проблема «Левитан» для многих была бы наконец-то решена. Так как в потенциальных мертвецов нет смысла впихивать жаркое, я получал какие-то коричневые похлебки с комочками костей и жил, так называемый мертвецкий гуляш. Когда в результате меня пришел навестить референт внутреннего отдела администрации «по приведению к исполнению наказания» — какой-то высохший, злобный паршивец, — то разочарованно воскликнул:

— Да, Левитан, а вы совсем неплохо выглядите!