Левая рука тьмы

Гирни Тенери. Сегодня прошли восемнадцать миль на лыжах в северо-восточном направлении. В первый же час выбрались из пограничного района утесов и ущелий.

Оба шли в упряжке. Я шел впереди, чтобы испытать лед, но в этом не было необходимости. На ископаемом льду лежит слой нового льда в несколько футов толщиной, а на нем слой слежавшегося снега.

Идти было легко, сани казались такими легкими, что трудно было поверить, что в них еще несколько сотен футов веса. После полудня тащили сани по очереди. Один человек вполне справляется с ними на этой прекрасной поверхности. Жаль, что нам пришлось проделать самую тяжелую часть пути с грузом. Теперь идти легко.

Я понял, что слишком часто думаю о пище.

Ай говорит, что мы едим мало. Весь день мы быстро шли по ровному ледяному плато.

Лишь несколько далеких от нас пиков разрывали лед, а сзади висело темное облако дыхания Дрампера. И больше ничего.

Только солнце и лед.

17. Орготский миф о сотворении мира

Миф создан в доисторический период. Записывался во множестве вариантов. Эта очень примитивная версия содержится в йомештском письменном тексте, найденном в пещере Айсеппет Шрайн Хиндерленд Гобоин.

В начале не было ничего, кроме льда и солнца. За много лет сияющее солнце выплавило во льду большую расщелину. По бокам расщелины — большие ледяные утесы, а дна у нее не было. На боках утесов таял снег, и капли падали вниз.

Первый из ледяных утесов сказал:

— У меня идет кровь.

Второй заметил:

— Я плачу.

А третий отозвался:

— Я потею.

Ледяные утесы выбрались из пропасти и стояли на ледяной равнине. Тот, который сказал: «У меня идет кровь», дотянулся до солнца, набрал полные руки испражнений из солнечных кишок и сделал из них холмы и долины земли. Тот, который сказал: «Я плачу», дохнул на лед, растопил его и создал моря и реки. Тот, который сказал: «Я потею», смешал землю и морскую воду и сделал из смеси деревья, растения, травы, зерно на полях, животных и людей. Растения росли на полях и в море, звери бегали по земле и плавали в воде, но люди не просыпались. Их было тридцать девять. Они спали на льду и не двигались.

Тогда ледяные утесы сели, согнув колени, и солнце растопило их. Они таяли молоком, и молоко текло в рты спящих, и спящие проснулись. Только дети людей пьют молоко, иначе они не просыпаются к жизни.

Первым проснулся Эдендурат. Он был так высок, что, встав, расколол головой небо, и пошел снег. Он увидел, как шевелятся и просыпаются другие, и испугался. Поэтому он убивал их одного за другим ударом кулака. И убил он их тридцать шесть. Но тридцать седьмой, предпоследний, убежал.

Его звали Хахерет. Далеко бежал он по льду и по земле. Эдендурат погнался за ним, поймал и убил. Затем он вернулся к месту рождения на льду Гобрин, где лежали тела остальных, но последнего там уже не было. Он убежал, пока Эдендурат гнался за Хахеретом.

Эдендурат построил дом из замерзших тел своих братьев и стал ждать возвращения последнего. Каждый день один из трупов спрашивал: «Он горит?» И все остальные трупы мертвыми, замерзшими языками отвечали:

— Нет.

Потом Эдендурат во сне вступил в кеммер, зашевелился и громко заговорил, а когда он проснулся, все трупы говорили: «Он горит!» И последний из братьев, самый юный из них, услышав это, вошел в дом из тел и совокупился с Эдендуратом.

От них и пошли все люди, от плоти Эдендурата, из чрева Эдендурата. Имя младшего брата — отца — неизвестно. За каждым ребенком следовал клок тьмы, когда он ходил при дневном свете. Эдендурат спросил:

— Почему за моими сыновьями следует тьма?

Его кеммеринг ответил:

— Они рождены в доме из тел. И по пятам за ними следует тень — смерть. Они в середине времени. В начале были солнце и лед и не было тени. В конце солнце пожрет себя, тень съест свет, и не останется ничего, кроме льда и тьмы.

18. На льду

Иногда, засыпая в темной тихой палатке, я на мгновение вижу перед собой картины прошлого. Стены палатки наклоняются над моим лицом, не видимые, но слышные. Слышно, как трется о них падающий снег. Ничего не видно. Свет печи Чейва погашен, и она существует только как теплый шар, сердце тепла. Слабый шелест спального мешка, звук снега, еле слышное дыхание спящего Эстравена, тьма, и больше ничего. Мы вдвоем внутри, в убежище, в центре всех предметов. Снаружи, как всегда, лежит огромная тьма, холодное смертельное одиночество.

В такие отчетливые моменты, засыпая, я знаю, что все прошлое существует в настоящем и что здесь, в сердце тепла, истинный центр моей жизни.