Лев пробуждается

Девятое воскресенье по Пятидесятнице, Дне Святой Троицы, 11 августа 1297 года

Они пришли перед самым рассветом, когда на небе вызрела полоска цвета кислого молока, — двое серьезных мужей, уже снарядившихся на войну и лязгавших на каждом шагу. Твенг смотрел на них, видя мрачный пыл в юных глазах, сверкавших над гербами, давшими ему знать, кто они такие. Посреди их разной геральдики был общий значок — святой Михаил с пламенным мечом.

— Мудрые Ангелы взыскуют милости, — с поклоном возвестил один из них, и Твенг перевел дыхание, стараясь не испустить тяжкий усталый вздох. Фиглярство. Рыцарская бравада юнцов, одержимых Артуром и Круглым Столом — и все же за ней таятся самая настоящая отвага и мастерство, которые могут принести победу. Так что он заставил себя поднатужиться.

— Реки, Ангел.

— Мудрые Ангелы взыскуют милости быть нынче вашими спутниками в Авангарде, государь.

— Сколько Ангелов выступает за моей спиной?

— Двадцать, государь. Принесших присягу Христу.

— Добро пожаловать, Ангелы.

Он проводил взглядом обоих, радостно залязгавших прочь. Мудрые Ангелы — лишь один из множества мелких рыцарских отрядов, накануне битвы принесших клятвы свершить великие доблестные деяния, хотя Твенг и знал, что этот — один из лучших, составлен из рыцарей, закаленных турнирами. Они пришли к нему, одному из первейших воинов и командиру конного авангарда.

Свое название они взяли из упрека Христа Павлу, когда Его пришли брать под стражу, а Павел пожелал драться. «Или думаешь, — сказал ему Христос, — что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит мне легион мудрых ангелов, против коих не выстоит ни один человек?»[58]

Ныне же легион из двадцати Мудрых Ангелов, против коих не выстоит ни один человек, будет ехать у Твенга за спиной, приумножив число тяжеловооруженных конников под его началом. Передовая дружина — авангард — под предводительством Крессингема, насчитывающая около 2 тысяч пехотинцев и 150 тяжелых кавалеристов Твенга, должна твердо встать на дальнем конце моста, позволив головной и задней дружинам, включающим еще 200 рыцарей и сержантов и 4500 пикинеров и лучников, выстроиться за баронами Латимером и Хантеркомбом.

После этого останется просто расстрелять скоттов и втоптать копытами их останки в грязь.

Было б еще проще, кабы половина армии не растаяла по пути из Роксбурга, а остальных не отослал бы по домам казначей, сетуя на затраты. Теперь же противостоящие силы примерно равны, хотя Твенг и понимал, что решающим фактором станут тяжеловооруженные кавалеристы и их копья. И все равно их куда меньше, чем ему хотелось бы, и повинен в том Крессингем.

Твенг услышал низкий, по-звериному ворчливый рокот войска, восстающего навстречу дню, увидел искры наспех разведенных костров и попытки некоторых согреть свои утробы. Откуда-то из неспешных, величавых извивов реки докатился перезвон колоколов. Нынче День Отдохновенья, вдруг вспомнил он.

По ту сторону петляющей реки ветер пробегал среди коленопреклоненных шотландцев, будто по лесу. Аббат из Камбаскеннета со своим причтом сумрачных священников прошли вдоль смиренного воинства пикейных баталий по сотне человек в ширину и по шестеро в глубину, ожидающих благословения. Люди, напропалую сквернословившие и беззаботно гикавшие в ночи, искавшие забвенья в женщинах и выпивке в обозном лагере, теперь зрели серебро занимающегося дня, дрожа, крестясь и моля о прощении, понимая, что нынче нет времени, дабы каждый причастился Святых Тайн в дароносице аббата.

Аббатишка не распоряжался бы облатками столь беспристрастно, думал Хэл, кабы знал, что Уоллес спалит его, глазом не моргнув, только бы добраться до нашедшей у него убежище пташки, как только это кровавое дело завершится благополучно. Воспрянув от подобной победы, он пожелает докопаться до истины, почему убит мастер-каменщик и не совершил ли сие Брюс или Комин. Такое знание станет весьма острым оружием.

Последнее кадило качнулось прочь, оставляя за собой рассеивающийся дымок, и Хэл поднялся на ноги, обернувшись к отцу.

— Тебе здесь не место, — сказал он с укором, раздувая угли спора, полыхавшего между ними вчера ночью. — Я оставил тебя в безопасности убирать урожай в Хердманстоне.

Отец с прищуром устремил на него сердитый взгляд. Ветерок теребил его серые, как сталь, волосы. Сэр Джон Сьентклер — Древлий Владыка Хердманстонский, как его кличут, — был краеугольным камнем этого места дольше, чем стоит свет; во всяком случае, так казалось Хэлу.

— Пропахахова сию межу вчера ночью, — огрызнулся он. — Со своей стороны, аз думах, ты воротишься давным-давно. Послахом тебя в Дуглас три месяца тому, ныне же нахожу тебя шляющимся с крамольниками и женой иного мужа.

— Ты… я…

Хмыкнув, отец положил железную ладонь Хэлу на предплечье.

— Не таращись, аки сырое яйцо, — мягко укорил он. — Покричахова друг на друга, и на том покончено, обратно не воротишь.