Лев пробуждается

— Милости просим и благодарствуем, — ответил Хэл, сообразив, что Брюс навеселе. Ничего не поделаешь, надо было проявить вежливость, так что он с улыбкой предложил графу собственное место у огня. Однако Куцехвостый и остальные сидели в неловком молчании, даже когда подносили свои роговые чашки к раскачивающейся фляге.

— Разве Фитцварин не присоединится к нам? — вежливо поинтересовался Хэл, и Брюс, явив взор чистый, как подштанники священника, объявил, что государь Фитцварин играет в шахматы с Киркпатриком. Больше Хэл эту тему не затрагивал, уже зная — как и все остальные, — что высокомерный зануда Фитцварин, тянущий нескончаемую волынку о своем родстве с самим де Варенном, допек Брюса до печенок. Никто не пожалеет, когда его задница скроется за горизонтом.

Но разговор на том и захлебнулся, и люди беспокойно ерзали, не осмеливаясь рта раскрыть.

— А что такое немецкий метод?

Вопрос Псаренка прозвучал звонко, как колокол, сломав лед. Люди захмыкали.

— Истинно, — с энтузиазмом возгласил Долговязый Тэм Лоудон; плотина в его душе рухнула, и слова так и хлынули. — Я слыхал, ваша светлость сказывали сие про схватку с оным гасконцем. Мне взаправду жалко, же я ее пропустил, ибо сказывали мне, потасовка была славная — все одно что глядеть, как девки пляшут…

Он вдруг осекся, спохватившись, что заболтался, смущенно потупился и наконец сунул нос в чашку и захлюпал.

— Немецкий метод, — медленно проговорил Брюс Псаренку, — это как рыцари дерутся. Это один способ. Турнирный способ боя, хоть и не слишком широко употребимый, в противоположность французскому методу, коим в наши дни, похоже, пользуются все без изъятия.

Граф замолчал при виде восторженного, озадаченного лица Псаренка, слушавшего во все уши, но ничего не понимавшего.

— Есть два способа рыцарского поединка, — продолжал он, с пьяной тщательностью выговаривая слова, обращаясь только к Псаренку, хотя Хэл видел, что все смотрят только на него. — Один — научить человека и коня атаковать в лоб кого бы то ни было и валить наземь, даже если промахнулся копьем. Некоторые даже поговаривают, что подобный рыцарь на достойном коне может проломиться даже сквозь крепостную стену.

Послышался ропот — отчасти устрашенный, отчасти благоговейный — со стороны тех, кому доводилось повидать подобных тяжелых коней.

— Сие называют французским методом, — повел дальше Брюс. — Немецкий метод требует более легкого коня, обученного избегать контакта с противником. Отскакивать в сторону. Плясать. Как только враг миновал тебя, езжай за ним, и прежде чем он сможет поворотить свое громадное животное, бей его туда, где он меньше всего ждет.

Раздалось коллективное «а-а-ах» понимания, и все закивали друг другу.

— Как вы сделали с гасконцем, — добавил Псаренок.

— Истинно, — ответил Брюс. — Так меня учил Древлий Храмовник. Но немецкий метод предназначен для войны, а не для турниров. Так что сейчас им не слишком-то пользуются, потому что турнирные рыцари не любят его. Неблагородно. Его и немецким-то зовут, чтобы оскорбить этот народ, потому что по-настоящему его надлежит называть сарацинским. Именно этот народ научил ему рыцарей христианского мира, и урок сей достался дорогой ценой, однако близко к сердцу его приняли немногие, и Древлий Храмовник Рослинский — один из них. Не так должны сражаться рыцари — gentilhomme предпочитают французский способ, просто потому, что он французский. L’âne du commun est toujours le plus mal bâtе́.

«Осел простолюдина почти всегда оседлан скверно», — Хэл не знал, стоит ли это переводить, но выпивка помогает находить общий язык.

— Уоллес дерется не как французик, — произнес голос из темноты, и остальные засмеялись.

— Сэр Уильям, — выговорил Брюс, подбирая слова, словно нашаривая в кошеле среди поллардов полновесные монеты, — присоединился к нобилям совсем недавно. Остается уповать, что он усвоит обычаи рыцаря на славу, — но только не французский метод.

— А трудно быть рыцарем? — спросил Псаренок, вызвав тем смешки считавших, что отрок задает слишком много вопросов.

Брюс ощутил, как его затягивают эти темные, чистые глаза, будто увлекая далеко прочь от центра; его вдруг охватил страх, мешающийся с ликованием, будто едва оперившегося птенца на высоте, собирающегося впервые сорваться на крыло.

— Вынашиваешь планы податься в рыцари? — вопросил Уилл Эллиот, и хотя вопрос сочился сарказмом, все изумились, когда Псаренок яростно затряс головой:

— Нет. Я оставлю это Джейми. Я буду копьеносцем. Это они выигрывают сражения.

— Устами младенца, — напыщенно возгласил Сим.

— Какому Джейми? — поинтересовался Брюс. Хэл объяснил ему, и Роберт осовело кивнул.

— Юный Джеймс Дуглас во Франции, у епископа Ламбертона. Ныне он государь Дугласский, хоть и не вошел еще в возраст, и сейчас его земли у Клиффорда.

— Джейми их вернет, — непререкаемо заявил Псаренок. — Когда будет рыцарем. Трудно ли быть рыцарем, государь?

— Достаточно трудно, хоть обучение этому — отнюдь не самое трудное. — Отвечая, Брюс сам подивился собственным словам. — Труднее всего соблюдать обеты.