Лев пробуждается

— Утрата Фицральфа також тяжкое бремя, — нарочито указал Древлий Храмовник, увидел, как Хэл ощетинился, и мысленно обругал себя, ибо ни в коей мере не хотел настраивать сего вьюноша против себя.

— Полноте, полноте, — хмыкнул Брюс. — Кровь пускали по обе стороны, и никто не возводит на вас вину за смерть Фицральфа.

— Мы все знаем, кто убил Фицральфа, — огрызнулся Хэл. — И Лисовина Уотти. И моих собак в Дугласе.

— Истинно, истинно, в точности так, — перебил Брюс. — И оного писаришку Биссета в Эдинбурге, как я узнал. И его сестру с мужем. И несомненно, других.

Помолчав, он устремил кулак своего взора в лицо Хэлу, похолодевшему и раздавленному новостью о Биссете. Еще камень в пирамиду, горько подумал тот. Бедолага Биссет пришелся ему по душе.

— Коли у вас нет доказательств или свидетелей, можете также повесить на него распятие святого Андрея, предательство Господа Нашего и чеканку всех крокардов в нашей стране, — заметил Уоллес. — С него все как с гуся вода.

Хэл замигал, едва сдерживаясь, но потом реальность иглой кольнула его, и он сдулся. Увидев это, Брюс покровительственно-успокоительно похлопал его по плечу.

— Истинно, утрата Фицральфа прискорбна, — оживленно проговорил он, — но я здесь, дабы кое-что поправить: мы взяли Стерлинг и можем предложить Фитцварина в качестве выкупа за Генри Сьентклера Рослинского.

Вот так новости — падение Стерлинга было неизбежно уже в течение какого-то времени, но внезапная капитуляция все равно оказалась потрясением. И, подумал Хэл с холодной иронией, объявляет о ней Брюс, тем самым причащаясь к славе.

Добрую минуту никто не проронил ни слова, потом Древлий Храмовник зашевелился.

— Еще живы его мать и братья, — проронил он.

Брюс выглядел озадаченным, и Древлий Храмовник обратил к нему свой скорбный лик с длинными усами, будто черный свет.

— Фицральфа, — добавил Хэл, и Брюс, видя, что его осадили, выпятил нижнюю губу; он-то ждал ликующего одобрения и безмерной благодарности, а вместо того получил по пальцам, но все-таки нашел силы улыбнуться.

— Вы не в меру печетесь о кончине ничтожного рыцаря, — возразил он, — как ни доблестен был сказанный. На кону нечто куда большее — ваш собственный внук.

— Бог милосерд и сострадателен, — проворчал Древлий Храмовник. — И Он блюдет.

Брюс признал этот факт, нарочито перекрестившись, хотя и с каменным выражением лица.

— Обмен состоится в Хексеме. Я возьму людей из Каррика и Фитцварина, — продолжал Брюс, — как только мы получим все грамоты, потребные, дабы мирно пересечь страну. Сэр Хэл, было бы славно, кабы вы к нам присоединились… Я уверен, что молодой Генри будет рад свидеться с родственником.

Хэл поглядел на безучастного Киркпатрика, потом на Древлего Храмовника и, наконец, на Брюса. Было очевидно, что Древлий Храмовник не выдержит путешествия и что Брюс понимает это. Приглашение Хэла в свиту для сей оказии — немалая честь, хотя он и обошелся бы без нее.

Ему удалось пролепетать достаточно благодарностей, чтобы Каррик втянул выпяченную губу и, запахнувшись в свое достоинство, будто в плащ, удалился вместе с неотвязно следующим по пятам Киркпатриком.

Последовала долгая пауза. Древлий Храмовник скорбно взирал на Хэла, словно желая заговорить. Открыв и закрыв рот раз-другой, как рыба, он вдруг захлопнул его, коротко кивнул в знак благодарности и удалился.

Воцарилось молчание. Наконец Уоллес вздохнул и потер подбородок.

— Юный Брюс желает добра, — проговорил он, искоса глянув на Хэла, — хотя и не может удержаться, дабы не извлечь из того некую выгоду.

— Сиречь? — спросил Хэл, продолжая раздумывать о Мализе Белльжамбе и его кажущейся недосягаемости.

— Завоевать ваше благорасположение, — ответил Уоллес, и Хэл удивленно заморгал. Чего это ради?

На прямо высказанный вопрос Уоллес развел руками.

— Мало-помалу прознаете. Он не промешкает с этим поспешить. Найдет что-нито в обмен за использование Фитцварина для выкупа вашего кровника. Паче того, он казнится за своего отца, какового отстранили от власти в Карлайле из-за выходок сына. Похоже, оный лишился доверия. Посему Брюс-старший уронил лицо, и юный Брюс узрел перспективу триумфа его соперников Коминов, каковая ему не по нраву… — Замолчав, он покачал головой с усталым, вымученным, ироничным восхищением. — Мощи Христовы, у Брюсов в распоряжении целые горы чванливой напыщенности али нет?

— Я думал, Фитцварин в вашем распоряжении, — отозвался Хэл. — Поскольку Хранитель как раз вы. А он вкупе с сэром Мармадьюком Твенгом принадлежат королевству, сиречь и вам.

Уоллес испустил угрюмый смешок, и Хэл был уверен, что ощутил его рокот даже стопами.

— Брюс испытывает наслаждение, устраняя сэра Мармадьюка, дабы справить Мессу Христову самолично; указать мне мое место, знаете ли. Напомнить, что я, несмотря на новый лоск, в подметки не гожусь нобилям, аже gentilhomme с землями на полуночи и полудне. Вроде сэра Мармадьюка, коему Брюс родня по жене. Так что я понужден вверить оного в попечение Брюса, что бесит Комина.

Оборвав, он потеребил бороду одной рукой, скорее размышляя вслух, нежели обращаясь непосредственно к Хэлу.