Лев Марсиканский, Петр Дьякон. Хроника Монтекассино. В 4 книгах

На этих примерах видно, как он собирал свой словесный материал из разных источников, которые ему предоставляла литературная традиция его монастыря. Он не был стилистическим новатором, не был изобретателем новых слов, но тщательно выбирал из богатого предания самое лучшее. Часто это были всего одно, два слова, которые он заимствовал из своего образца. В «Диалогах» Григория Великого он, например, нашёл слово corrigia в единственном значении «кожа» и использовал его в этом смысле в одном месте, где в целом описывались совершено иные обстоятельства, нежели в «Диалогах». Слово «pixidula» до Льва употреблялось только в «Житии Григория» Иоанна Дьякона; оттуда оно и перекочевало в «Хронику Монтекассино». Или: В трёхчастной истории Кассиодора Лев прочёл часть предложения: «cum fulminandus ille Fortunae templum ingrederetur»; в нём его заинтересовали только два слова, и он использовал их следующим образом: «incensum a fulminandis illis praefatum monasterium est». Таким образом он постоянно ориентировался на признанные образцы; однако, внутри выше означенных рамок он продвигался с осмотрительностью и значительной свободой. Если принять во внимание этот его стиль работы, то незначительные совпадения, которые иначе остались бы без внимания, как несущественные, в данных обстоятельствах приобретают значение; в частности, правда, следует проверять при этом, насколько часто или насколько редко использовались те или иные слова и фразы.

Продолжатели, - под этим понятием я понимаю Гвидо и Петра Дьякона, - не сошли с предначертанного пути. Они на каждом шагу подражали тому, что находили в созданных ранее оборотах речи в первых книгах. Но творческой силы, которой владел Лев Марсиканский, у них не было. Они, конечно, черпали также и из других источников, которые тот, по-видимому, не привлекал (и пользовались другими, которые до сих пор не были в употреблении); однако, способ и манера использования были различными. «Новыми» стилистическими источниками продолжателей - если не ошибаюсь - были: «Золотая графия города Рима», «Книжица» Деусдедита, Вегеций, возможно, Геллий, далее Амвросий, Виктор Витенский, «Церковная история» Беды (?), Клавдий Туринский и Бруно из Сеньи. Из этих образцов (как и из трудов, которые использовал уже Лев) теперь часто выписывались целые предложения или вообще целые пассажи. Так, сетования Виктора Ви-тенского по поводу вандалов были использованы для того, чтобы описать зверства норманнов в 1137 г.; видению Альберика были приписаны переживания, которые Беда сообщал о своём земляке Дриктхельме; речь, которую Виктор III держал на соборе 1087 г., состоит в том числе из выдержек из «Книжицы» Деусдедита; епископ Иоанн Тускуланский призывает в феврале 1111г. римлян к сопротивлению немцам цитатами из Саллюстия и Вегеция; Бруно из Сеньи говорит Пасхалию II слова, которые он в действительности писал Петру, епископу Порто, и т.д. Это в целом касается также и отношения продолжателей к их историческим источникам. Они не перерабатывали их более или менее стилистически, как это делал Лев, но включали в хронику такими, какие они есть, как чужеродные вставки. Рассказы о чудесах Дезидерия и Петра Дамиани, многословные выдержки из регистра Пасхалия II, небольшие части из Казинских анналов были таким образом заимствованы почти без всяких изменений. На основании этого можно принять критерий для оценки нескольких дополнений, которые содержит кодекс С. Особняком в этой редакции стоят выдержки из «Диалогов» Дезидерия в II, 59 и II, 64 и извлечение из письма Петра Дамиани в II, 80, а именно, по сути не обработанные и в высшей степени сокращённые. Поскольку Лев Марсиканский имел обыкновение перефразировать свои оригиналы, то видимо речь идёт не о дополнениях, которые он сперва принял во второй редакции, а затем вновь исключил из третьей, но их следует считать вставками Петра Дьякона (или по крайней мере Гвидо).