Лев Кожевников. Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

— Извините, Анна Кирилловна, я по другому поводу. Не помню от Хлыбова в адрес церкви ни одного ласкового слова. Скорее наоборот.

— Что правда, то правда! — вновь встрял отец Амвросий.— Ну дак, одно дело церковь вдоль и поперек лаять, другое совсем на Господа нашего хулу клепать.

— Именно так, Георгий Васильевич. На Господа, нашего. И на Святое писание. Кстати, Святое писание Хлыбов назвал самой лживой и человеконенавистнической книжонкой, какую ему доводилось держать в руках. «Если,— сказал он мне,— Господь наш сотворил человека по образу и подобию своему, то подобие божье — вон оно, в коридоре под конвоем дожидается. Насильник и педераст, растлитель малолетних, вымогатель, вор, редкий подонок Семен Фалалеев, по кличке Елдак. Это, что ли, подобие божие? Если нет, тогда одно из двух: либо место Господа нашего за решеткой, как насильника и педераста, либо Святое писание лжет напропалую, и человека по образу и подобию своему сотворил Сатана. Для чего сотворил? Чтобы гармонию божественную, миропорядок в дерьмо превратить.» Вот если, говорит, переписать Святую книгу, исходя из того, что человека сотворил Сатана, а Господь с тех пор творение Сатаны изничтожить пытается, свести под корень, вот тогда все становится на свои места.

— Сатана творение божье в искушение вверг. Ибо сам к созиданию не способен!

Священник с подозрительностью оглядел Алексея.

— Что-то мы за Хлыбовым таких рассуждений вроде не слыхивали прежде. Хотя манера та самая, признаться...— Он с сомнением покрутил головой.

— Это понятно. Вы разошлись, и давно, кажется?

— Разошлись, верно. А вы от себя, молодой человек, ничего часом не добавили? К рассуждениям?

— Совсем немного разве. Слова кое-где переставил.— Алексей повернулся к Анне: — Анна Кирилловна, вы, кажется, упомянули, что случай убедиться у Хлыбова был не единственный. Вы не могли бы рассказать подробнее?

— Да, конечно. Правда, свидетелем я не была,— Анна заколебалась.— Может, отец Амвросий вам лучше расскажет?

— Нет, нет! Рассказывайте, ласточка. Мы с вами одинаково знаем.

Анна кивнула.

— Хлыбов пил, вы знаете. Часто один,— медленно начала она. — Но пил как-то угрюмо, с раздражением. Потом я стала замечать, что нередко он прислушивается к звукам извне. Ему чудились шаги, иногда удары в стену. Однажды ему показалось, кто-то стоит под дверью и бормочет.

— Вы тоже слышали?

— Не знаю... Нет. Некоторое время Хлыбов вслушивался, даже привстал. Потом в ярости запустил в дверь кофейником и разбил вдребезги. Вышел сам. Долгое время Хлыбова не было. А когда он наконец вернулся, лицо было перекошено уродливой гримасой. Так бывает, когда у человека порез. Руки дрожали. Я спросила, с кем он так задержался?

— Один мерзавец,— и Хлыбов грязно выругался.

Я продолжала настаивать, несколько раз повторила вопрос. Наконец он ответил:

— Не знаю. У него темное лицо.

— Павел?

— Он черный! — рявкнул Хлыбов. Больше расспрашивать я не решилась, но подумала, что у него, безусловно, белая горячка, и он бредит наяву. Некоторое время мы... отец Амвросий тоже, так и считали.

Однажды я оставила их вдвоем в гостиной и поднялась наверх. Прошло, наверное, около получаса, когда сквозь сон я услышала выстрелы. Их было шесть или семь. Хлыбов, когда я спускалась вниз, стоял в холле, глядя в одну точку, явно не в себе. Сильно пахло порохом. Сзади него, в дверях, я увидела отца Амвросия. Вы, кажется, были растеряны?

— Напуган, ласточка, до смерти! Чего уж там... Все разговоры говорили, тихо-мирно. Вдруг вскочил, глаза бешеные, да — в дверь! Пистолет из кармана на ходу рвет. Потом за дверью давай палить. В кого, батюшка, спрашиваю, палишь? Здесь, отвечает, на этом самом месте стоял, каналья. Возле стены. Оглядели мы потом стенку, когда в себя пришли. Вокруг поискали — ни одной отметины. Куда пули делись? А гильзы стреляные тут, под ногами валяются. Все собственноручно собрал. И усмехается. Я, говорит, с такого расстояния мухе глаз вышибу... Вот такая история, молодой человек. Хотите верьте, хотите нет,— отец Амвросий широко развел руками.

— Похоже, с запахом серы история-то?

— Истинно так! — подтвердил священник, не уловив обычной в таких случаях иронии.— С того самого раза мы тоже уверовали, что не от запоев это, как поначалу думали. Наяву он приходил.

— Кто он? — с осторожностью спросил Алексей, боясь, что священник оставит эту скользкую тему.

— Да ведь и мы со слов знаем,— уклонился тот.— За что купили, за то и продаем.

— Отец Амвросий,— с досадой проговорил Алексей.— По-моему, это вопрос именно вашей компетенции. По роду занятий, как священник, вы обязаны были составить какое-то мнение. Поверьте, я спрашиваю не из досужего любопытства.

— Мнение? Отчего ж не сказать,— усмехнулся священник, пожимая округлыми, полными плечами.— Только проку от наших рассуждений вам много не будет.

— И все же. Кто он?

— Нежить.

— ???

— Мертвец это был. Души в нем нету, а потому ликом темен. Стерт лик.

Алексей почувствовал, как у него по спине пробежали мурашки.

— Ну, допустим. А где душа?