Лев Кожевников. Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

— Ты знаешь,— признался он,— как раз сейчас я представил себе, что я — труп. И лежу я на столе у Голдобиной, уже вспоротый. От сих до сих... Запустила она в меня обе руки и говорит: «Вот видишь, голубчик? А ты боялся.» Потом показала красной рукой на другой стол и засмеялась. «Зато Васенька у нас ничего не боится. Правда, Вася?» Но ты почему-то ей не ответил.

Вася окутался дымом.

— Почему?

— Не знаю. Наверное, задумался. Надолго.

Алексей щелкнул несколько раз пальцем по кнопкам пишущей машинки и снова повернулся к дверям. Но Васи там уже не было, и очередная порция черного юмора осталась невостребованной. Вместо него в комнату сквозь тающий слоями дым вплывала Людмила Васильевна. Было видно, что юбка на ней сегодня сантиметров на двадцать короче обычного и явно на грани риска. Выглядела она ослепительно. Алексей чуть дольше приличного задержал взгляд на круглых с очаровательными ямочками коленях.

— У вас замечательно красивые ноги! — с наивно-простодушным видом громко восхитился он. И даже покачал головой.— Особенно левая.

— Спасибо! — фыркнула Людмила Васильевна и круто развернулась, как на подиуме.— Вас просит к себе Сапожников.

Она обиженно двинулась к выходу, не забывая однако демонстрировать ноги. Между прочим, для вызовов удобнее пользоваться внутренней связью. Хотя это выглядит не столь эффектно. С этой мыслью он вошел следом в приемную и демонстративно скосил глаза под стол.

— Удивительно красивые ноги.

— Да ну вас!

Сапожников сидел на месте. В одной руке ИО держал перед глазами заполненный бланк, другой машинально помешивал в чашке дымящийся кофе. Едва Алексей открыл дверь. Сапожников поднялся навстречу и предложил стул.

— Хотите кофе?

— Не откажусь.

На взгляд Алексея, Сапожников был вечный зам. На редкость усидчивый, вполне интеллигентный человек и очень большой дипломат, он вез на себе всю бумажную, рутинную работу в прокуратуре, в том числе за Хлыбова. Но тот же Хлыбов однажды в сердцах на него прикрикнул: «Да будьте вы немного сволочью, Семен Саввович! Нельзя же так.» И это было справедливое замечание.

— Есть что-нибудь существенное? — спросил Сапожников, наблюдая, как из кофеварки душистой струйкою сцеживается кофе. Алексей понял, что его спрашивают о сегодняшнем деле, по факту вымогательства.

— Существенного ничего.

Сапожников поставил перед ним кофе. Сел сам.

— Дело серьезное, Алексей Иванович. Все основания думать, что объем работы предстоит большой. В общем, так. Собирайте, какие сможете, материалы, а мы постараемся организовать оперативно-следственную группу. Группу возглавите вы.

— Ну-у, об этом говорить рано, Семен Саввович,— удивленно протянул Алексей.— Ни одной мало-мальски приемлемой версии, никаких фактов. И потом, где вы возьмете людей?

— Люди найдутся. Тот же Соковнин Василий Степанович.

Алексей засмеялся.

— У Василия Степановича на шее десять поруганных девственниц. И три замужних. Два розыскных дела. Одно самоубийство под вопросом. Василии Степанович — конченый человек.

— Предоставьте нам решать...

Алексей вдруг обратил внимание, что Сапожников уже не в первый раз говорит «мы», «нам», вроде от себя, но во множественном числе. Это показалось ему странным. Он с любопытством уставился на Сапожнйкова.

— В чем дело, Семен Саввович?

Сапожников маленькими глотками, не торопясь, допил свои кофе и отставил чашку в сторону на поднос.

— Объем работы чрезвычайно большой,— задумчиво повторил он. — Мы тут посоветовались и решили, Алексей Иванович, в группу Крука вас пока не привлекать. Мера, правда, временная, но на первоначальном этапе распыляться вам не следует. Тем более, что приказ даже и не подписан.

Алексей подумал и легко согласился.

— Это разумно.

— Значит, не возражаете? — Сапожников даже порозовел от удовольствия. Кажется, он ожидал неприятного разговора, объяснений, и это его тяготило.

— Нисколько.

— Вот и хорошо. Кстати, здоровее будете,— улыбнулся он.

Алексей снова согласился.

-- Угу. Живой шакал лучше дохлого льва.

Они вместе посмеялись шутке. Потом Алексей усомнился.

— Хотя сразу, Семен Саввович, меня убивать не стали бы. Обычно это мероприятие проводится в три этапа.

— То есть? — не понял Сапожников.

-- Первый этап, это когда на неугодного человека пытаются воздействовать чисто административными мерами. Скажем, устранить от ведения дела под каким-нибудь благовидным предлогам. Ради его же собственной пользы. Или ради пользы другого дела, параллельного, чтобы человек не распылялся особенно на первоначальном этапе. Если административные меры почему-либо не срабатывают, начинается второй этап обработки. Неугодного человека — покупают. Или подкармливают. Предлагают должность. И только на последнем, третьем этапе, когда все гуманные способы полностью исчерпаны, а человек так ничего не понял, только тогда с полным основанием ему выписьвавт путевку на тот свет. Самый свежий пример, вы знаете, Виталий Шуляк.

Когда Алекеей закончил. Сапожников смотрел мрачнее тучи и молчал. Наконец, тяжело ворочая языком и уже без дипломятии, спросил:

— Значит, я вас обрабатываю. Я правильно понял?