Лев Кожевников. Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

Они остановились в густой угольно-черной тени. Лунный свет почти не пробивался сюда, и Асамон едва мог различать смутные очертания девушки. Они прислушались. Вокруг все было тихо, как в наглухо запечатанном погребе, ни единого звука. Однако меры предосторожности и таинственность, которая их сопровождала, казались Асамону скорее игрой, чем суровой необходимостью. В то же время он чувствовал, что этот незнакомый ему мир существует по иным, чем его собственные, законам, и хотя бы на первых порах им следует подчиниться, чтобы не наделать худого.

— Ты где? — услышал он испуганный и вместе с тем шаловливый шепот. Она действительно боялась, но теперь уже темноты, и Асамон был вынужден снова взять ее за руку. Придвинувшись вплотную, фракиянка шепнула прямо в ухо:

— В храме Зевса ты вел себя очень неосторожно. И навредил госпоже.

— Но почему?! — воскликнул Асамон и тотчас почувствовал ее пальцы у себя на губах.

— Какой ты шумный... о боги! Мой господин, чтоб ты знал, терпеть не может Афины и афинян всех считает сутяжниками и женолюбами. А еще — мошенниками.

В ее голосе почудилась лукавая улыбка. Должно быть, кое-что она добавила от себя, желая его поддразнить.

— Твой господин? То есть... отец Хрисы? — хмуро осведомился Асамон.— Ты это хотела сказать?

— Ты поразительно догадлив, афинянин.

Он с силой сжал руку фракиянки, так что она вскрикнула. И закрыл рот ладонью.

— Тсс! Нас могут услышать. И тогда... тогда вам с госпожой придется очень плохо,— насмешливо предупредил он.

Фракиянка пыталась что-то сказать, но Асамон не отнимал руку, пока она не затихла.

— Теперь скажи мне, откуда твой господин... отец Хрисы, узнал, что в храме Зевса я вел себя неосторожно? Только без лишней болтовни.

С тихим смехом она выскользнула у него из рук и — растворилась в непроглядной темноте. Асамон вдруг почувствовал, что остался снова один. Как если бы ее никогда тут не было.

При одной мысли, что фракиянка всего лишь сон либо бред его воспаленного воображения и может исчезнуть так же внезапно, как появилась, ему стало страшно. Хотя в глубине души он сознавал, что с ее стороны это всего лишь маленькая месть в ответ на его грубость и нетерпение.

Он замер, весь обратившись в слух, чувствуя даже, как от напряжения у него начинает вытягиваться шея.

— Гелика? — хрипло окликнул он, не выдерживая более пытки.

Ее руки мягко легли ему на плечи сзади, а вкрадчивый голос заставил Асамона вздрогнуть.

— Афинянин думает, а может, ему показалось, что в храме Зевса, кроме него и госпожи, больше никого не было? Ни одной живой души? Одни эроты метали в них свои отравленные золотые стрелы, не так ли?

Асамон с облегчением перевел дух и некоторое время молчал, чтобы дрожью в голосе не выдать своего невольного страха.

Однако фракиянка была права. Кто-то, явно заинтересованный, передал отцу Хрисы всю сцену встречи его дочери с ним в подробностях. Заранее зная о дурном расположении этого человека к Афинам, а значит, рассчитывая на какие- то меры? Но кто?

— Неужели,— Асамон на мгновение запнулся.— Неужели Тисамен?

— Тсс!

— Но это низость... доносами добиваться чужого расположения!

— Вовсе нет,— в ее голосе прозвучало некоторое недоумение.— Ведь он не жених, он брат Хрисы. Это его право.

— Тисамен — брат Хрисы?!

— О да! Но разве ты не знал? — в свою очередь изумилась фракиянка.— Он тоже терпеть не может Афины и афинян. Еще больше, чем отец. Он считает, вас следует хорошо проучить.

Асамон вдруг подумал, что тот огромный лохаг в Спарте, который встречал их корабли на берегу, вероятно, не кто иной как отец Тисамена. Это его имя он слышал неоднократно перед началом занятий в Элиде все десять месяцев. «Тисамен, сын Теллиса из Спарты!» — зычно выкрикивал на перекличках педоном.

— Имя отца Теллис? Лохаг?

— Да, это имя моего господина.

— О боги! Как тесен мир. Асамон только теперь почувствовал в полной мере, насколько он слеп был все это время.

— Где твоя госпожа? Что с нею?

Фракиянка сокрушенно вздохнула.

— Когда господин узнал, что произошло в храме, он в гневе хотел отправить нас с госпожой в тот же день в Спарту. Но теперь из-за тебя, афинянин, нас содержат взаперти, и даже приставили раба, чтобы охранял. Правда, господин неожиданно сжалился, и завтра после полудня она будет сопровождать его в палестру, на состязания. А я по просьбе госпожи потихонечку улизнула, и все ради тебя. Чтобы предупредить.

— Предупредить? Но о чем?

Фракиянка вдруг оглянулась и зашептала в самое ухо:

— Она просила передать, чтобы завтра на скамме ты был осторожен. Тисамен твой враг. Он и Селеад в присутствии госпожи поклялись друг другу — тот из них, кому выпадет завтра жребий, должен в поединке выбить тебе глаз или зубы, разбить нос, отгрызть ухо, и даже...

Ее пальцы скользнули по его груди вниз к животу, сопровождаемые легким смешком.

— Но господин об этой клятве ничего не знает,— поспешила добавить она.— Господин добрый и справедливый человек, хотя совсем-совсем не любит Афины.

Асамон усмехнулся.

— Что делать, если так? Но передай госпоже, я благодарен ей за предостережение. И еще я...