Лев Африканский

Оставались фундуки — постоялые дворы. В Фесе их было не меньше двух сотен, большинство содержалось в большой чистоте, у каждого имелся свой фонтан, а также отхожие места с канавками, по которым нечистоты смывались проточной водой в реку со множеством притоков. В иных насчитывалось больше ста двадцати просторных комнат, все двери которых выходили в коридор. Комнаты сдавались пустыми, даже без ложа и без постели, содержатель обеспечивал постояльцев лишь циновками и одеялами, предоставляя им самим обзаводиться необходимым скарбом и продуктами питания. Многих это устраивало. Постоялые дворы являлись не только местами временного пристанища путешественников, но и местом проживания фесских вдов, у которых не осталось родни и не было денег, чтобы иметь собственное жилье и слуг; порой они снимали одну комнату на двоих, чтобы делить расходы, ежедневные обязанности и лишенное радости существование. Мы собирались провести несколько дней в одном из таких постоялых дворов, пока не подыщем более приемлемое жилье.

Однако не соседство с несчастными вдовами отталкивало моего отца, а совсем другое. С молодых лет, когда он впервые побывал в Фесе, он помнил о репутации иных постоялых дворов, порог которых не переступил бы и с содержателями которых не пожелал бы иметь дело ни один порядочный человек — дело в том, что в них проживали те, кого называли ал-хива. В своем труде «Описание Африки», рукопись которого осталась в Риме, я рассказываю об этих мужчинах, одевающихся и украшающих себя подобно женщинам, бреющих бороды, говорящих тоненьким голосом, к тому же еще и занимающихся ткачеством. Жители Феса лицезреют их лишь на похоронах, поскольку вошло в обычай приглашать их в качестве плакальщиц. Каждый из них имеет сожителя и ведет себя с ним точь-в-точь как жена с мужем. Да поможет нам Всевышний избежать кривых дорог!

Однако большую опасность представляют собой проживающие на постоялых дворах люди, находящиеся вне закона, соседство с которыми поистине унизительно для всякого уважающего себя человека. Убийцы, разбойники, контрабандисты, сводники, пособники всевозможных пороков рода людского чувствуют себя там в безопасности, словно эта территория находится вне данного королевства: налаживают доставку вина, табака, смешанного с гашишем, переправляют проституток, устраивают сборища, на которых замысливают недоброе. Я долго раздумывал над тем, почему полиция Феса, такая скорая, когда дело касается прижимистого купца или торговца, никогда не вмешивается в происходящее в местах обитания преступников и не кладет конец делам, не угодным ни Богу, ни людям. Потребовалось совсем немного времени, чтобы найти ответ: всякий раз, как султан начинал боевые действия, постоялые дворы бесплатно поставляли ему людей, умеющих готовить пищу, со временем это вошло в привычку. За это государь не вмешивается в их дела. Вот уж поистине в любой войне порядок и беспорядок идут рука об руку.

Дабы не очутиться в одном из таких мест с дурной репутацией, нам пришлось искать жилье неподалеку от мечети Кайруанцев. Именно там останавливаются проезжие богатые купцы. И хотя цена за комнаты там выше, чем в других местах, они не бывают пусты: целые караваны ночуют в них. Вечером в день приезда нам повезло, мы нашли свободное место в одном из таких заведений. Держал его один переселенец из Гранады. Он послал своего прислужника на Дымный рынок за жареной рыбой, блинами с мясом, оливками и виноградом для нас. И оставил на пороге нашей комнаты кувшин со свежей водой.

Вместо нескольких дней мы провели там около шести недель, до тех пор, пока хозяин постоялого двора сам не подыскал для нас неподалеку от Цветочного рынка в тупичке узкий дом, вполовину того, который был у нас в Гранаде, с низкой и заляпанной грязью дверью, перед которой всегда была лужа. Предлагая нам этот дом, он пояснил, что прежде он принадлежал одному андалузскому купцу, решившему обосноваться в Константинополе и там развернуть свое дело. Однако вскоре благодаря соседям мы узнали, что это было совсем не так: бывший хозяин просто-напросто вернулся в Гранаду, поскольку на его долю за три года в Фесе не выпало ни одного счастливого дня. Двое из его детей умерли от чумы, а старший сын подцепил постыдную болезнь, ту, что в народе зовется «прыщики». Когда мы попали в Фес, весь город был объят страхом перед этой болезнью; она распространялась столь стремительно, что, казалось, никому ее не избежать. В первое время заболевших изолировали, как прокаженных, но число их так быстро росло, что пришлось вернуть их в семьи. Весь город превратился в один зараженный квартал, никакое лечение не помогало.

Еще более пугающими, чем сам недуг, были слухи, которые его сопровождали. Горожане шептались, что до появления андалузцев такого и в помине не бывало. Те же в свое оправдание кивали на евреев и их женщин, как разносчиков болезни, которые, в свою очередь, все валили на кастильцев и португальцев, а то и на генуэзских и венецианских моряков. В Италии та же напасть звалась французской болезнью.

* * *