Когда на следующий день после этой встречи с Папой я впервые вышел за пределы своей тюрьмы и свободный, ничем не обремененный пошел по мосту Святого Ангела по направлению к кварталу Понте, во мне не было ни горечи, ни злости. Пробыв несколько недель закованным в кандалы, несколько месяцев проведя в плену щадящего режима, я снова стал путешественником, существом, передвигающимся в пространстве, как было во всех странах, где я побывал и где вкусил почестей и удовольствий. Множество улиц, обилие памятников, уйма мужчин и женщин! И все это мне хотелось постичь, ведь за год, проведенный в Риме, я не видел ничего, кроме самого замка и длинного коридора, связывающего его с Ватиканом!
Большой ошибкой с моей стороны было согласиться отправиться на первую прогулку по Риму с непревзойденным Гансом. Сперва я шел прямо, по направлению к улице Старых Банков, затем взял влево и попал на знаменитую улицу Пеллегрино, где задержался у витрин ювелирных лавок и продавцов шелка. Я бы часами стоял там, если б не мой немец, которому не терпелось идти дальше. Он даже дернул меня за рукав, как делает проголодавшийся ребенок. Я сделал над собой усилие, извинившись за свое легкомыслие. Вокруг нас было столько церквей, дворцов, памятников! Может, он хотел повести меня на площадь Навона, до которой было рукой подать, и показать бродячих комедиантов?
Но у Ганса на уме было совершенно иное. Он повлек меня по узким улочкам, где невозможно было шагу ступить, чтобы не вляпаться в нечистоты, и остановился в самом тесном и зловонном месте. Нас окружали оборванные, грязные, похожие на скелеты люди. Какая-то женщина высунулась из окна и предложила нам подняться в обмен на несколько
— Я хотел, чтобы у тебя перед глазами неотступно стояло это зрелище нищеты, когда ты попадешь в покои князей Церкви, всех этих кардиналов, у которых по три дворца на брата, где они в роскоши предаются разврату, соперничая меж собой, задавая пиры с двенадцатью переменами рыбных блюд, бессчетными закусками и десертами. А сам Папа! Ты видел, как он гордо выставил на обозрение слона, подаренного королем Португалии? А как он бросает своим шутам пригоршни золотых монет? А как он охотится на медведя или кабана в своем поместье в Мальяне, в высоких кожаных сапогах, со сворой из шестидесяти восьми собак? А какие у него соколы и ястребы, доставленные за золото из Кандии и Армении?
Я понимал обуревавшие его чувства, но все же он зашел слишком далеко.
— Покажи мне лучше памятники античного Рима, о которых пишут Цицерон и Тит Ливий!
Мой юный друг выглядел победителем. Ничего не отвечая, он вновь двинулся в путь, да так уверенно и проворно, что я едва поспевал за ним. Через полчаса мы оставили далеко позади себя последние жилые дома и очутились на пустыре.
— Здесь был римский форум, сердце античного города, вокруг располагались оживленные кварталы — ныне это место называется Коровьим Полем! А перед нами — вон там — Палатинский холм, восточнее, за Колизеем, холм Эсквилин. Прошли века, как они опустели. Рим превратился в большую деревню на месте величественного града. Знаешь, каково сейчас его население? Восемь, от силы девять тысяч очагов.
— Гораздо меньше, чем в Фесе, Тунисе или Тлемсене, — согласился я.
Вернувшись в замок, я заметил, что солнце стоит еще высоко, и подал своему провожатому идею прогуляться по красивейшему кварталу Борго. Стоило нам оказаться вблизи базилики, как Ганс вновь разразился филиппикой:
— А известно ли тебе, на какие средства Папа собирается закончить возведение этого храма? На немецкие денежки.
Вокруг нас стали собираться прохожие.
— На сегодня хватит! — взмолился я. — Остальное — в другой раз.
И, не дожидаясь его, бросился в свою бывшую темницу, давая себе клятву никогда более не осматривать Рим в сопровождении лютеранина.
На следующую прогулку мне посчастливилось отправиться с Гвичардини, вернувшимся из Модены после долгой отлучки. Я поделился с ним своим глубоким разочарованием Римом, особенно после посещения Коровьего Поля. Он ничуть не удивился.
— Вечный город со всеми присущими ему недостатками, — констатировал он с мудрым смирением. И далее развил свою мысль: — Святой город, не лишенный черт безбожия; праздный город, что ни день выдающий миру по шедевру.
Идя рядом с Гвичардини и выслушивая его меткие замечания, комментарии, внезапные откровения, я испытывал истинное наслаждение. Однако то, что меня сопровождает столь известная личность, было сопряжено и с некоторым неудобством: так, на то, чтобы из замка Святого Ангела добраться до нового дворца кардинала Фарнезе, то есть одолеть менее мили, нам потребовалось около двух часов. Кто-то лишь приветствовал его, другие останавливали свои экипажи, дабы вступить с ним в долгий приватный разговор.