Лев

Патриция пыталась уворачиваться от этого мягкого бича, но он настигал ее всюду. Тогда она вцепилась в уши льва, начала их безжалостно дергать, запускала пальцы ему в глаза. Кинг смеялся все громче, тряс головой, наваливался на Патрицию, но всегда с таким расчетом, чтобы не раздавить ее своей массой. И девочка выскальзывала из-под другого бока, и все начиналось сначала.

Наконец, запыхавшись, вся в поту, растрепанная, в комбинезоне, покрытом рыжей шерстью, сухой травой и колючками, Патриция остановила игру и растянулась рядом с хищником. Он облизал ей руки и затылок. Патриция блаженно улыбалась. Кинг показал свой ум и всю свою покорность.

— Я очень боялся за тебя, — сказал я негромко.

— За меня?

Она приподнялась на локте и уставилась на меня, сдвинув брови и сжав губы, словно я ее оскорбил.

— Неужели вы думаете, что он может причинить мне зло? — спросила девочка. — Вы не верите, что я могу с ним делать, что хочу?

В глазах ее мелькнуло какое-то особенное выражение.

— Вы не правы, — сказала она. — Если я захочу, Кинг тут же разорвет вас на куски. Попробуем?

Я не успел ответить. Патриция повернула голову Кинга в мою сторону, указала на меня пальцем, из горла ее вырвался короткий звук, низкий, глухой и одновременно свистящий. Кинг поднялся одним движением. Я еще не видел его во весь рост. Он показался мне колоссальным. Его грива стояла дыбом. Хвост яростно хлестал бока. Лапы подобрались. Сейчас он…

— Нет, Кинг, нет! — сказала Патриция.

Она положила ладонь на его расширенные от злости ноздри и несколько раз негромко, успокаивающе щелкнула языком. Кинг сдержал свой порыв.

Наверное, я был очень бледен, потому что Патриция, взглянув на меня, рассмеялась с добродушным лукавством.

— Будете знать, как за меня бояться, — сказала она.

Патриция массировала затылок огромного льва. Его напряженные мускулы все еще вздрагивали.

— А сейчас вам лучше уйти, — весело сказала Патриция. — Теперь Кинг будет смотреть на вас с подозрением весь день. Но до следующего раза он забудет.

Патриция, объяснила мне, как найти обратную дорогу. Надо дойти до скалы, которая стоит по ту сторону лощины. Ее хорошо отсюда видно. А от скалы — все время прямо на солнце.

Патриция вскочила на Кинга верхом. Для них я больше не существовал.

III

Полдень остался далеко позади, и животные начали выходить из своих убежищ. Между внешним миром и мною стоял Кинг, друг Патриции, большой лев Килиманджаро. Его гриву, его золотые глаза, оскал морды и его ужасные лапы, играющие девочкой, как мячиком, — вот что мне чудилось за каждым кустом, на каждой прогалине саванны.

Когда я добрался до машины, Бого заговорил о каких-то людях и стадах на дороге, но я, весь во власти недавнего колдовства, не обратил на него внимания.

Слова шофера дошли до меня лишь тогда, когда на большой дороге показалась колонна масаев. Они наконец вернули меня к действительности.

Я часто встречал в своей жизни и под небом разных стран кочевников на переходе. Но даже самые жалкие и обездоленные имели какое-то имущество, пусть самое бедное и примитивное, и хоть каких-то вьючных животных, хотя бы полдюжину несчастных осликов. Масаи же шли без единого свертка или узла, без парусины для укрытия, без посуды для приготовления пищи, без всякой ноши, которая могла бы их стеснить.

Стадо, окруженное погонщиками, состояло из сотни низкорослых истощенных коров. Их ребра выпирали из-под шкур. А сами шкуры, тусклые и обвисшие, были покрыты кровоточащими язвами, облепленными роями мух. Однако племя, чьим единственным достоянием было это жалкое стадо, не носило никаких стигматов, обычных спутников нищеты: в них не было трусливого отупения, уныния или раболепия. Эти женщины в хлопчатых лохмотьях, эти мужчины, скорее обнаженные, чем прикрытые куском ткани, переброшенным через плечо — со стороны той руки, в которой они держали копье, шли твердым шагом, выпрямившись, с гордо поднятой головой. Смех и громкие крики перекатывались по всей цепочке. Никого в мире не было богаче их именно потому, что они не владели ничем и ничего не желали.

Колонна масаев занимала всю ширину дороги. Им было бы нетрудно отогнать свое стадо к обочинам, чтобы пропустить нашу машину. Но они об этом даже не подумали. Бого пришлось свернуть на целину и продираться сквозь заросли, чтобы обогнуть кочевников. Во главе их шествовали молодые воины, три морана в своих касках из волос и красной глины. Самый высокий, самый красивый и самый дерзкий из троих был Ориунга.

Я высунулся в окошко и крикнул:

— Квахери!

Дети и несколько женщин, которые шли за моранами, весело ответили на мое приветствие. Ориунга даже не повернул головы.

* * *

Я возился в своей хижине один до глубокой ночи. Опустошил все свои чемоданы, разложил их содержимое, расставил по местам книги, продукты. Потому что не знал, на сколько дней еще продлится мое пребывание в заповеднике. Ибо это зависело от Кинга. Может, мне удастся выторговать у судьбы еще один-два дня, подобных нынешнему?