Летуны

Прямо на полу, на корточках кудрявый подросток Старательно обтирает паклей части машин. Около него банка с маслом.

Старый слесарь Василич, заправив что нужно в станок-сверло, отошел. Сел на табуретку, стал свертывать цыгарку.

Посмотрел на подростка через очки.

— А что, Кирюха, мать не приехала?

Парнишка поднял голову и ощерился.

— Вчера приехала, — весело ответил он и принялся быстрей обтирать паклей.

— Ну, как ей Москва-то наша показалась?

Кирюха рассмеялся.

— Голова, говорит, закружилась. Еле-еле разузнала. Милиционер довел по адресу. Теперь сидит у меня в комнате и боится выходить. В коридоре запутается. Знаешь, ведь какой большой дом-то?..

Василич дымил цыгаркой, зорко одним глазом поглядывал, как стальная серебряная стружка целым пучком тянулась к полу.

— Рада мать-то?… — спросил Василич.

— Меня в живых не считали. Там дома-то, — бойко продолжал парнишка, — письма мои все не доходили… Полгода все мать собиралась приехать. Вот и приехала.

Уж скоро гудок. Рабочие отирают руки чистой паклей и умываются. Пихают газеты в сумки и толпятся у выхода.

Ну, вот и гудок. Шарахнулись рабочие из ворот.

— Пойдем, Кирюха! — зовет Василич.

Кирюха с сумкой первый из-за ворот.

Дом-коммуна, где жил Кирюха Пшенов — большое трехэтажное здание, недалеко от завода. Кирюха жил с двумя товарищами в одной комнате.

Быстро летел по ступенькам, на второй этаж. Скорей по коридору, в первую дверь.

— Вот и я! — крикнул Кирюха. Повесил свою сумку на гвоздь, повернулся.

— Ну, что, маманька, не соскучилась?

Мать — сгорбившаяся, с жилистыми руками. Засучив рукава, в тазу стирала белье.

— Портки тебе надо постирать, — заботливо говорит она, — давай еще рубахи, какие есть.

Принялась с первого дня стирать и обшивать. Пол вымыла.

— Все хорошо, сынок, только вот примус твой никак не разожгу. Боюсь…

Вечером Кирюха водил ее в кино, в заводской клуб. Ничего не поняла старуха, и что теперь делается на свете — голову не приложишь.

— Ты чай, сынок, теперь в коммунисты записался? — спросила она его.

— Нет. Меня еще не принимают. Вот осенью в фабзавуч поступлю, тогда в ячейку пойду.

Как-то к Кирюхе пришел и старый товарищ Горка. Мать было не узнала его, чистый больно, да вежливый.

— А помнишь, тетенька, как ты нас молоком кормила? — смеется Горка.

Оставляет Кирюха мать жить в городе, у себя. Большая подмога ему, и товарищи рады.

— Нет, сынок. Умирать поеду к себе на родину, — говорила она. — Куда уж мне, старухе… Это уж вам…

Завернула в тряпочку она подаренный сыном Кирюхой червонец, перекрестилась.

— Ну, проводи меня, сынок. Загостилась.

Наложили ребята московских гостинцев ей целый сундучок, на вокзал проводили.

— Кланяйся там, маманька, Филину, Аркашке. Скажи, что приеду обязательно!

Ехала старая мать из чужого, большого города и на сердце у ней были две радости.

Одна — что своего Кирюху нашла. Вторая — что не напрасно сына вырастила.