- Поимейте совесть! – прикрикнула на них Серафима, - Вениамин Иванович первый раз в такой дальний путь вылетел! Как бы не грохнулся с перепугу!
Но Венька грохаться и не собирался.
- Ого-го! – кричал он во весь голос, - Эге-ге! А-га-га!!!
Тут же за ними пристроились дикие гуси. Целая стая с вожаком во главе.
- Га-га-га!!! – кричали гуси, - А-га-га!!!
- Перелётные, - кивнула на гусей бабка Матрёна, - тоже к осени на юг подались.
- Тоже? – переспросил Венька, - Значит, и мы…
- И мы перелётные, - согласилась Матрёна.
- Как птицы?
- Как старушки! – рассмеялась Серафима.
- Три перелётные старушки-хохотушки и один очень толстый летун-хлопотун, - уточнила бабка Матрёна.
«На себя бы посмотрела», - с обидой подумал Венька и тут же…
У-у-у-у-х!!! – камнем рухнул вниз.
Но Матрёна, хоть и похожа на бегемота, проворная оказалась, как стриж.
Раз! – бросилась пулей вслед за Венькой.
Два! – ухватила его поперёк туловища.
Три! – легко подбросила кверху, к облакам.
- Обиделся? – рассмеялась весело, - Вижу, что обиделся. Ты уж, Вениамин Иванович, не серчай. Небезопасно.
А Венька уже и не серчал вовсе. Да и чего уж тут обижаться, если Матрёна ему только что жизнь спасла!
- Зюйд-вест! – прикрикнула строго Серафима, - От винта!
Мол, нечего расслабляться. Берегите силы. Далеко ещё.
- Ну, от винта так от винта, - сказала бабка Матрёна и вперёд вырвалась, вроде как гусиный вожак.
Справа и чуть сзади от Матрёны пристроилась бабка Нюра. Слева расположилась Серафима. Венька занял позицию сразу за Матрёной. В общем, настоящий журавлиный клин получился. Даже лучше.
- Курлы! Курлы! – кричали летящие параллельным курсом журавли и от зависти сворачивали шеи.
- Вперёд смотрите! – предупреждал их Венька, - Нечего глазеть!
Но журавли пораскрывали клювы и совсем забыли про свой курс.
Бах-х-х!!! – падали они один за другим, - Бах-х-х!!!
Столько у Матрёны сразу работы образовалось!
Вжих! Вжих! – сновала она меж облаками, подхватывая непутёвых птиц и обратно в небо закидывая.
- Курлы! Курлы! – благодарили журавли и летели дальше, смотря прямо перед собой и вытянув вперёд головы.
А старушки с Венькой-летуном продолжали лететь своим курсом.
- Зюйд-вест какой-то, - бормотала себе под нос Матрёна, - Знать бы ещё, что это такое.
- Что-то на иностранном языке, - предполагала бабушка Серафима, - Только непонятно, на каком.
- А какой ты-то знаешь? – спрашивала её бабка Матрёна.
- В школе английский учила.
- Значит, никакой…
- Может, Вениамин Иванович нам с басурманского переведёт? – пищала провокаторша бабка Нюра, - Ась, Вениамин Иванович? Иль не слышишь?
А Венька, и правда, ничего не слышал. Он пристроился в кильватере у бабки Матрёны и парил над землёй, раскинув широко в стороны руки. Матрёна своей мощной грудью путь прокладывала, воздушные потоки разгоняла, и лететь за ней было легко и приятно. Правда, не видно впереди почти ничего, кроме могучего Матрёниного зада.
Но Венька вперёд и не смотрел. Он летел себе доверчиво, подныривая под облака, и сверху землю разглядывая.
Землю такую он до этого и не видал ни разу. Она нарядная была и торжественная. Как будто на праздник приоделась.
- Ух, ты! – захлёбывался от восторга Венька, провожая взглядом скользящую под ним кудрявую зелень лесов, ровные квадраты полей, ниточки дорог, причудливо изгибающиеся блестящие реки.
Долго так они летели. Может, три дня. А может, неделю. День прогонял ночь и гасил звёзды. Солнце сменяло луну. Холмы чередовались с долинами. Потом и они исчезли, уступив место чему-то огромному, коричневому, непонятному. Как будто сердитый великан в сердцах скомкал необъятный лист бумаги и так его, скомканный, и выбросил за ненадобностью.
- Что это? – удивился Венька.
- Горы! – крикнула бабушка Серафима, - Ты дальше, дальше смотри! Вперёд!
А там, впереди… О! неужели?
У Веньки сердце замерло, ухнуло, подскочило вверх и забилось часто-часто.
- Ах! – ахнул Венька, завидев вдали бескрайний ярко-синий простор, и головой врезался прямо в зад резко затормозившей Матрёне.
Море оказалось точно таким, каким и представлял его себе Венька.
Оно бриллиантами сверкало на солнце, играло шипучими волнами, радостно пенилось, облизывая берег.
Берег был сплошь усыпан гладкими круглыми камушками – галькой.
На гальке, вытянув в сторону моря усталые ноги, сидела и пряла пряжу высокая суровая старуха с прямой спиной и в белом платочке.
- Старика своего жду, - мрачно сказала старуха в ответ на расспросы полетаевских жителей, - на Акулий утёс пошёл невод закидывать.
- Уху на ужин планируете? – уточнила деловитая и хозяйственная Серафима.
- Золотую рыбку на желание.
- Не советую, - улучив момент, шепнул старухе Венька, - У разбитого корыта останетесь.
- Вон их сколько, - скорбно кивнула старуха куда-то вдаль, в сторону ветхой землянки, - Уже складывать некуда.