Летуны из Полетаево, или Венькины мечты о синем море

На самом деле домовой, конечно, всё перепутал. Потому что чавкал вовсе не Венька, а горячо и любовно обнявший свою миску Самсон. Он сидел в своём дальнем углу и чавкал, хрюкал, мычал, сопел и даже постанывал от удовольствия. А бабушка Серафима без устали подкладывала ему всё подряд: и сосиски, и карамельную пасту, и курагу, и пирожные, и замороженную вишню, и зелёный горошек. Леший зачёрпывал еду своей огромной, как ковш, пятерней. Опрокидывал её в широко распахнутую пасть. И опять зачёрпывал, опрокидывал, зачёрпывал, опрокидывал, зачёрпывал. В конце концов до того наугощался и напробовался всего подряд, что отвалился пузом кверху и решил, наверное, что оказался в раю.

В довершение картины жаба Анисья выпрыгнула из своих часов и скакала теперь по Самсоньей голове, как по родному болоту, громко квакая от удовольствия.

- Ква! Ква! Ква!

- Ура! Ура! Ура!

И появилась невесть откуда балалайка. И забренчала на ней Серафима, запела свою «барыню». А Матрёна – руки в боки - отплясывать пошла. Платочек с головы сдёрнула и ну им махать, такт отбивать. А под платочком у Матрёны была, оказывается, косичка. Маленькая, тоненькая, как крысиный хвостик. Но Матрёне очень даже шла и голову её украшала.

Добрыня – тот всё больше фокусы показывал. В основном, конечно, с мухами. Поймает, в кулак зажмёт, дунет, плюнет, ладонь раскроет, а мухи-то и нет! То ли улетела, то ли ещё куда подевалась – домовой своих секретов никому не раскрывал.

Потом ещё Серафима стихи читала. Не такие, как в первый раз, а нормальные, из книжки. Про царя Салтана, князя Гвидона и царевну Лебедь. Иногда, конечно, слова забывала.

Кто-то что-то там поёт,

И чего-то там грызёт,

А яички не простые,

Все скорлупки золотые…

В общем, путала литературу с действительностью и ни к селу ни к городу приплетала везде свою золотоносную Корябу.

«Ну и пусть, - думал Венька, глядя на бабушку с умилением и любовью, - Сто пять лет женщине, имеет право и подзабыть. Главное, чтобы больше не раздваивалась и всегда такой, как сейчас, оставалась».

Впрочем, она вовсе и не думала раздваиваться! Зачем ей теперь это было надо, когда вокруг расцвела такая красота и гармония.

Да и сама Серафима Ферапонтовна в своём цельном обличии стала несказанно хороша! И всё было при ней – кураж и домовитость, лёгкий нрав и деловой ко всему подход, радость и печаль, хозяйство и праздник, клоунада и уютный быт, в общем полное, можно сказать, равновесие и совершенство. Особенно в смысле полёта.

Взлетала Серафима теперь легко, без выкрутасов и резкостей. И парила плавно. Скользила высоко, под потолком, свободной птицей.

- Я не я буду, если тебя, Вениамин Иванович, летать не научу, – пообещала она торжественно Веньке.

Часть 3. НЕБЕСНАЯ РЕКА, ВЫСОКИЕ ОБЛАКА.

Всё выше, и выше, и выше

Стремим мы полёт…

П. Герман

Глава 1. Уроки волшебного пилотажа.

Поначалу-то у Веньки вообще ничего не получалось.

И подпрыгивал он, часто-часто мельтеша руками. И, лёжа на животе, старательно гудел, перекатывался с боку на бок. И, уцепившись двумя руками за яблоневую ветку, свисал сарделькой, бултыхал в воздухе босыми ногами.

Серафима была терпелива.

- Ты, главное, радость большую представь. Как будто она у тебя вот тут, прямо перед глазами.

Венька зажмуривался и представлял себе море – синее, огромное, до самого горизонта.

- Теперь глаза пошире распахни и стремись к этой радости. Тянись к ней всей душой.

Венька выпучивал глаза, что есть силы. Щёки раздувал. Набычив лоб, вытягивал туловище в струнку.

- Да ты не животом тянись, а душой! Где у тебя душа-то?

Про это Венька ничего не знал. Даже приблизительно не догадывался. Он хлопал себя по бокам, груди, коленкам. Недоумённо пожимал плечами.

- В пятках у него душа, - комментировала происходящее бабка Матрёна, - Совсем ты его своей радостью запугала.

Так уж с самого начала повелось, что посмотреть на Венькины упражнения все собирались. И каждый считал своим долгом помочь Веньке дельным советом.

- А давай я тебя с крыши столкну, - участливо предлагал Добрыня, - Ка-а-ак дам тебе пинка! Ты ка-а-ак полетишь!

- Две простыни между собой надо связать, - озабоченно пищала бабка Нюра, - Так, чтобы длинная верёвка получилась. Потом одним концом к Вениамину Ивановичу прикрепить. Другой через яблоню перебросить. И ка-а-ак ухватиться всем вместе! Ка-а-ак потянуть!

- Ага! – колокольчиком звенела из яблоневой кроны тёти-Груша, - Через себя перекидывай и тяни! А моё дерево не трожь!

Приезжал на своей телеге Пантелеймон. Тоже хотел поучаствовать.

- Вот, - смущаясь, говорил старый возничий и протягивал Веньке огромную связку весёлых, разноцветных воздушных шаров, - Может, так попробуешь?

Венька хватался крепко-крепко за толстый шнур. Пыхтел, подскакивал, семенил и отталкивался ногами. Шары стремились в небо, переливались, шуршали надутыми боками над Венькиной головой. Волочили его вперёд, тщётно пытаясь оторвать от земли.