Летун

Здесь тоже царит порядок, и по-прежнему нет ни следа человеческого присутствия. В кухне постелены полосатые половики, на стенах в рамках под стеклом – засушенные цветы: то ли картины, то ли листки гербария. Но вся посуда стоит на полках и покрыта слоем пыли – похоже, к ней давно не прикасались. Лева трогает лежащую рядом с раковиной губку и убеждается, что она тоже сухая и пыльная. В гостиной диван укрыт пледом, на нем лежат мягкие подушки, явно нуждающиеся в чистке. Над диваном висит в раме рисунок углем: два кентавра мчатся в высокой траве.

Лева заходит на веранду и зовет меня:

– Хелен! Вы только взгляните!

Веранду явно приспособили под мастерскую художника. И здесь нам впервые попадаются следы, указывающие, что в этом доме кто-то жил, хотя и давно. В вазочках на столе торчат кисти с засохшей краской, по столу и по полу разбросаны листы бумаги, карандаши и угольки. И всюду: на столе, на стенах, на полу – рисунки, рисунки, рисунки. Букеты, пейзажи, но больше всего кентавров. Вот кентаврица встала на дыбы, чтобы сорвать с высокой ветки яблоко. Вот кентавр задумчиво ковыряет травинкой в зубах. Два кентавра дерутся тяжелыми дубинами, кентавр и кентаврица перебрасываются мячом. Кентавр, опустившись на колени, разжигает костер. А вот два кентавра занимаются любовью – выглядит непристойно, но довольно убедительно и даже захватывающе.

– Рисунки Риты? – спрашиваю я.

Лева кивает.

– Похоже на то.

Мы возвращаемся в гостиную. Там довольно темно, но Лева раздергивает шторы, и я вижу то, на что не обратила внимания в первый раз. В дальнем углу гостиной стоит стол, резко выделяющийся из окружающей обстановки. Это обычный офисный «умный» стол со встроенным уникомпом-картотекой, столешницей-экраном и диктофоном.

– Жаль, в локальную сеть не влезем, – вздыхает Лева. – Наверняка запаролена.

Тут я замечаю нечто, чего никак не ожидала увидеть: прямо на сенсорном экране столешницы лежат несколько самодельных тетрадей, больше всего напоминающих старинные истории болезни, которые я видела в университетском музее.

Тут выдержка изменяет нам. Мы наперегонки бросаемся к столу и хватаем артефакты. Лева, перелистывает страницы, бормочет:

– Полицейские отчеты… почерк Бондаря… я видел, как он расписывается на адресах и поздравительных открытках… Видимо, он дублировал их… на него похоже. Но странно… почему он не хранил данные в сети?..

Потом мы поднимаем глаза на стоящий рядом небольшой шкаф, а в нем – целый арсенал: два охотничьих карабина, винтовка, пистолеты.

– Кажется, Бондарь здесь прочно обосновался, – говорит Лева. – Почему бы и нет? Хижина пустует. Может, он до сих пор ищет зацепки в деле Риты…

Лева кладет папку, которую перелистывал, на стол, и тут я невольно вскрикиваю.

С фотографии, прикрепленной к обложке папки, на меня смотрит лицо моего отца.

Лева поднимет руку:

– Тише, Хелен, не бойтесь… Я тоже это слышу…

– Что слышите?

– Эти звуки.

Я прислушиваюсь и в самом деле различаю какой-то еле слышный скрип.

– Они идут сверху, – говорит Лева. – Кажется, что-то на втором этаже. Я пойду первым.

Он достает из кобуры пистолет и начинает подниматься по лестнице.

На втором этаже мы находим только две пустые спальни и ванную комнату, но звук становится отчетливей, и теперь к нему присоединяется то ли журчание воды, то ли какое-то неотчетливое бормотание и всхлипы.

– На чердаке, – шепчет Лева.

В самом деле, люк на чердак открыт, к нему приставлена стремянка. Мы поднимаемся тем же порядком: сначала Лева с пистолетом, потом я. На чердаке полутьма. У дальней стены в кресле что-то шевелится. Что-то живое, темное и мохнатое. Я понимаю, что вижу, и бросаюсь вперед на секунду раньше, чем Лева командует: «Стойте, Хелен!»

В кресле сидит Клаус Кнехт, завернувшийся в черный мохнатый плед, и горячий, как печка. Секунду я думаю, что он просто простудился (но почему сидит на чердаке?), потом слышу, как он бормочет: «Пометил… пометил весь дом… не могу… он везде… он захватил… здесь…»

Лева включает фонарик, и я вижу лицо Клауса – красное и отечное. Его с трудом можно узнать.

– Что с ним? – испуганно спрашивает Лева.

– Не понимаю, – честно сознаюсь я. – Похоже на то… Но этого не может быть!.. Это же были аутотрансплантаты!.. Ладно, ясно, что ему плохо и ему нужно в больницу.

– Давайте попробуем спустить его вниз.

– Конечно.

Тут Клаус поднимает голову:

– А… это ты? – говорит он.

Секунду я думаю, что он правда узнал меня. Но он продолжает:

– Давай сбежим… Он все тут ходит и ходит… Найдем новый дом, он нас больше не тронет.

– Конечно, – быстро отзываюсь я. – Конечно, давай. Попробуй встать, и пойдем отсюда.

Мы с Левой осторожно берем его под мышки и с грехом пополам спускаем с чердака. При каждом шаге он стонет и едва не падает на нас. Дальше дело идет проще.

Мы уже на середине лестницы, когда слышим на улице шум двигателя.

– Вы вызвали помощь? – спрашиваю я.

– Да нет, что вы, они бы не успели приехать все равно, – отвечает Лева.

Мы выводим Клауса на улицу и видим Бондаря. Он стоит на дорожке и держит в руках карабин. И дуло, словно темный двойной глаз, смотрит прямо на нас.