Летучий корабль

Ну да, я понимаю, что все подумают, и стараюсь никогда не терять голову, потому что не могу себе представить, что чем-то обижу Джинни. Она для меня… тогда я, разумеется, совершенно не понимал, чем она для меня была. Но в последующие годы, когда мне, к счастью, время от времени предоставлялась возможность подумать, я вывел формулу своей любви к Джинни Уизли. Легкий фруктовый аромат ее солнечных волос, сладкие ягодные губы, очертания высокой груди под тонкой кофточкой, серебряная цепочка на тонких ключицах, плетеные браслеты на точеных алебастровых запястьях, веснушки, как капельки топленого молока на белизне ее кожи — невинность, кажущаяся хрупкость, беззащитность. Притягательность чего-то чуждого, неизведанного, но обещающего, как мне тогда казалось, нечто неземное. А вот что? Я никогда не рисовал себе даже в самых сокровенных фантазиях никаких жарких обжигающих картин. Тогда мне казалось, что даже просто фантазия может оскорбить мою волшебную фею, парящую над цветочным лугом и собирающую медовый нектар. И потом — Джинни всегда была для меня частью всех Уизли, а все Уизли олицетворяли для меня Семью, которой у меня никогда не было. А они всегда, как я тогда думал, видели во мне сына, так что вместе с Джинни я как бы получал и готовых папу с мамой, и братьев, и дом — шумный, нелепый, но я был уверен, что так он и должен выглядеть. В общем, это была нехитрая формула. И я тогда совершенно не подозревал, что мне могут нравиться горькие ароматы… И что мое настоящее уравнение будет головокружительно не решаемо, всякий раз выдавая в ответе квадратный корень из отрицательного числа…

Лето уже на исходе, так что Джинни и Гермионе скоро возвращаться в Хогвартс, а нам с Роном тоже предстоит начинать учебу, хотя уже и совсем не школьную, взрослую. И в один из дней мы, буквально обвешанные тюками с покупками, хоть и уменьшенными заклинаниями, шумно вваливаемся на Гриммо, где Кричер, ворча для порядка на производимые нами шум и беспорядок, уже начинает накрывать на стол к обеду. Мы с Роном, который решил переехать ко мне на неопределенное время — чтоб я не скучал, ну, и чтоб родители не изводили совершенно взрослого парня глупыми придирками и замечаниями — тащим вещи наверх, в наши комнаты, а девчонки бросают все внизу, чтобы взять домой, хорошенько разобрать и упаковать, а потом вновь притащить сюда — первого сентября мы с Роном провожаем их на вокзал, так как наша учеба начинается на неделю позже.

Когда мы с ним буквально через пару минут спускаемся вниз, там стоит непривычная тишина. Мы переглядываемся, ожидая очередного розыгрыша — вот сейчас мы будем искать, заглядывать во все уголки, а Джинни и Герми раз — и выпрыгнут у нас из-за спин, закрывая нам глаза розовыми нежными ладошками. Да, ведь Гермиона тоже невеста, разумеется, невеста Рона, и они тоже будут ждать целый год, как и мы с Джинни, до окончания ею Хогвартса.

Так что мы с Роном осторожно подкрадываемся к кухне на цыпочках, заглядываем внутрь через неплотно притворенную дверь — но они обе сидят за столом в полном молчании, склонившись над раскрытой перед ними газетой.

- Гарри, Рон! — Джинни поднимает на нас глаза, кажущиеся огромными от удивления и неверия, — нет, вы только посмотрите!

Я подхожу к столу, смотрю на колдографию на первой странице, и у меня такое чувство, что меня наотмашь бьют по лицу: «Неужели я похож на человека, готового семнадцать лет исходить соплями по вашей покойной матушке?» Нет, теперь уж точно не похож. Изображение кажется мне почти неподвижным — сидящий в кресле человек словно позирует, да, наверное, так и было, он же давал интервью… Очень дорогая одежда, я различаю это даже на смазанном газетном снимке, тонкие пальцы с несколькими крупными перстнями держат сигару. И глаза — надменные черные глаза того, кто когда-то был Северусом Снейпом, смотрят прямо на собеседника, сейчас, с газетной страницы, прямо на меня. Он чуть поворачивает голову — изящная линия скул, подбородка — все теперь открыто, его длинные волосы забраны в хвост. И серьга в ухе — змея, держащая в огромных клыках крупный изумруд. Наверное, на память о Нагайне… И подпись под колдографией «Лорд Довилль в своем имении во Франции». И колдографии имения, больше похожего на дворец.

- Да это ж Снейп! — Рон произносит свою коронную фразу, озвучивая наше всеобщее недоумение.

- Нет, Рон, он больше не Снейп, — задумчиво говорит Герми, не отрываясь от статьи, — он вообще им никогда не был.

- Это как? — я не могу понять, как возможно, что Снейп никогда таковым не являлся.

- А вот так, возьми, там вторая газета на столике в коридоре, — отвечает она, не отрываясь от чтения.

И мы с Роном хватаемся за вторую газету, так как на наших глазах рушится мир — Снейп больше не Снейп!

«Лорд Северус Довилль после принятия наследства рода Довиллей является в настоящий момент одним из самых богатых граждан магической Франции»…

- Что? Почему Франции? — я не могу читать, просто пробегаю глазами первую строчку.

Гермиона, уже одолевшая эту часть статьи, поднимает на меня мученический взгляд.