Летучий корабль

— Тогда позвольте заранее выразить благодарность от лица всего отделения, — обрадовался я, ибо это уже была серьезная ниточка. — Как только мы ее возьмем, обещаю торжественно вернуть вам украденное колечко.

Вот тут нас безапелляционно прервали. Из-за поворота выбежали двое стрельцов и бросились навстречу:

— Сыскной воевода, дело до тебя срочное!

— Так я пойду? — Девушка лучезарно улыбнулась, слегка коснувшись пальцами моего рукава. — У вас вон дел полно. Ну да не забывайте меня, сироту… Будете в наших краях, заглядывайте, я к вам завсегда выбегу.

— Всенепременно буду! Мне очень жаль, что мы вот так, скомканно… Служба, черт бы ее побрал! До свиданья, Олёна.

— До свиданьица, Никита Иванович…

— Ты уж извиняй, батюшка участковый, ежели помешали чем, — смущенно пожали плечами стрельцы. — Бабуля твоя нас послала: дело, вишь, к вечеру, а в порубе у тебя птица важная сидит.

— Ну и что?

— Дык дьяк Филимон со своими уже с полчаса у ворот трется. Руга-а-ется… ажно мух с морды воротит!

— Забодал он меня… — честно признался я, но идти все-таки было надо, тут Яга права. Царь дал не много времени, все ухаживания придется отложить на потом. Шли быстро, широким шагом.

— А вот, батюшка участковый, а позволю спросить-то, это кто ж девка такая красная, что вы сейчас допрашивали?

— Во-первых, не девка! Во-вторых, не допрашивал!

— Ну, виноват, баба молодая…

— Да не баба!

— А тады кто? — призадумался любопытный стрелец.

У меня не было особенного желания вступать в филологические дебаты, просто такие определения, как «девка» и «баба», в отношении моей новой избранницы казались безбожно вульгарными.

— Потерпевшая, гражданка Олёна, племянница владельца кожевенной лавки на углу Колокольной. У нее украдено кольцо на базаре, обратилась к нам, ищем…

— Это у Прохорова, что ль? — как бы говоря сам с собою, вступил другой стрелец. — Так у них вроде никаких племянниц отродясь не было…

— Теперь есть. Приехала в позапрошлом месяце. Еще вопросы будут?

По тону, каким я это спросил, страже было ясно — лимит вопросов исчерпан. Парни все поняли с лету и больше не приставали.

У ворот отделения и впрямь маршировал дьяк Филимон. Его козлиная бородка вызывающе торчала под прямым углом, нос дергался, а глазки-буравчики подозрительно сверлили всех, кто попадал в поле зрения.

— Пришли присутствовать на опознании?

— Аспид, злодей, филистимлянин необрезанный! — без предисловий отбрил дьяк.

В другой момент он бы точно словил за такие слова, но сейчас мне хотелось побыстрее разделаться с этим делом.

— Нехорошо ругаетесь, гражданин. Пройдите в отделение, а вы, молодцы, приведите задержанного из поруба.

Наскоро перебросившись парой фраз с Бабой Ягой, я занял свое законное место за обеденным столом, разложив бумагу и приготовив карандаш. Бабуля чинно присела в уголок, на этот раз даже не особо маскируясь безобидным вязанием. Дьяк вошел эдаким павлином, выгнув тощую грудь зубчатым колесом, подметая пол подолом обтрепанной рясы.

— Присаживайтесь.

— Бабник, висельник, биндюжник! Чтоб тебя пополам разорвало да наперекосяк склеило! — вежливо поблагодарил представитель альтернативного расследования, послушно опустившись на лавку.

Я скрипнул зубами, повернувшись в сторону Яги, та тихо хихикнула. Дьяк мгновенно вскочил, отвесил ей поясной поклон, дрожащим голосом заявив:

— Чтоб у тебя припухло сбоку, хрычовка старая! Да как только земля под такой курой недощипанной черным прахом не рассыпается, фараонка египетская?!

Моя домохозяйка удовлетворенно крякнула и, не вводя меня в курс дела, зычно потребовала:

— Эй, стрельцы-молодцы! Привели ли вора карманного?

— Так точно! — в двери сунулся Митька. — Тут он уж, я его спереди тяну, стрельцы в спину толкают. Так он пятками упирается, рычит по-звериному, шипит по-змеиному и страшен аки смертный грех!

— Митя, без театральщины, — напомнил я. — Заводи задержанного.

Наш младший сотрудник кивнул, развернулся и поставил в центр комнаты невысокого тощего мужичка с редкой бороденкой и суетливыми руками. Одет неряшливо, дорогие сапоги все в грязи, на голове войлочный колпак, а глаза мечут трусливые молнии. Но оригинальнее всего, что это был… негр! Или арап… в общем, цвет лица черно-коричневый.

— Ваша фамилия, имя, отчество?

— Псуров Павел Акакиевич, — тонким голосом ответствовал мужичок на чистейшем русском.

«Видимо, мулат», — отметил я про себя, в жизни всякое бывает…

— Филимон Митрофанович, вы признаете в этом человеке боярского следователя Павла Псурова?

— В энтой харе черномазой?! Да чтоб ему пусто было, холодно и с утра не хлебамши! — твердо отрезал дьяк. — Суют под нос, сволочи, нехристей лакированных!

Я вновь повернулся к Яге, обычно она первая затыкает рот грубиянам, но бабка только улыбалась, прикрывая клыки платочком.

— Значит, не признаете… Так-так, не признают вас за Псурова, гражданин. Не тем именем прикрываетесь… Дмитрий, расскажи-ка всем нам, что произошло вчерашним вечером между тобой и задержанным?