Летописец

Двое взрослых, опережая друг друга, понеслись по лестнице вверх, на второй этаж, в детскую, на поле боя. Михаил перепрыгивал через три ступеньки, следом настолько быстро, насколько позволяло узкое платье, взбегала Аврора. За ними, перебирая перила и заставляя себя не слишком спешить по причине недавно перенесенного приступа стенокардии, поднималась Данута Альбертовна. Когда она была уже на середине пролета, внизу появился Франц Оттович и с отсутствующим видом осведомился:

— Что, мальчишки передрались?

— Франц, что спрашивать? Это же очевидно, — повела бровью Данута Альбертовна и остановилась передохнуть, а потом спросила, понизив голос до шепота: — Как ты думаешь, Аврорушка влюблена в него?

— Что спрашивать, дорогая? Это же очевидно, — легкомысленным шепотом ответил Франц Оттович.

Но кого-кого, а Дануту Альбертовну, в отличие от многих прочих, никогда не обманывало напускное легкомыслие мужа. Она внимательно взглянула на него и слегка нахмурилась:

— Франц? У тебя вид отсутствующий. Какие-то тайны мадридского двора? Или я ошибаюсь?

— Какие тайны, Данечка?! — широко открыл лицемерные глазоньки академик. — С моей стороны, если ты хорошенько подумаешь, никаких тайн быть не может. Разве что с его. Кто знает, может быть, он американский шпион? И подбирается к моим ненаглядным ракетам?

— Аврорушка говорила, что он крупный инженер и строит мосты, — сообщила Данута Альбертовна.

— Вот-вот, мосты. Наведение мостов — любимое занятие шпионов. Тебе ли не знать, солнце мое, — хитро и старательно отвлекал внимание от своей персоны Франц Оттович.

— Ты на что намекаешь, старый негодник? — нежно улыбнулась Данута Альбертовна. — Все еще не забыл, не простил?

— Ах, ерунда. Разве я когда-нибудь обижался? Ты же сразу в меня влюбилась, с первого же взгляда. А влюбленная шпионка — то, что ты шпионка из НКВД, с самого начала не вызывало сомнений, — влюбленная шпионка — это совсем другое дело. Я крутил тобой как хотел. Ты двадцать лет под моим непосредственным чутким руководством строчила на меня доносы. Благодаря твоим доносам в НКВД меня любили, как родного, и никогда не трогали. Какие обиды? Наоборот, я должен быть тебе по гроб жизни благодарен. И я благодарен.

— Нет, ты все же негодник, академик Михельсон. И. И как бы я на тебя не обиделась.

— Данечка, свет очей моих, будет шептаться! Что там наверху-то? Смертоубийство?

— Надеюсь, до этого не дошло. Но, судя по звукам, некоторое намерение имело место.

— Тогда вперед! Не верю я, что родители наделены дипломатическим талантом. Они только раздуют конфликт. А в свете намечающихся… ммм. отношений. Да! Отношений. В свете намечающихся отношений хорошо бы мальчишкам проникнуться братской любовью и взаимопониманием.

— Франц! — схватилась за сердце Данута Альбертовна. — Франц! Не торопишь ли ты события, друг мой? Насколько я поняла, видятся они, Аврорушка и Михаил, только третий раз в жизни.

— А что такого? Он, слава богу, не оперный тенор, и почему-то я уверен, что и не Синяя Борода. А шпион. — академик подмигнул веселым глазом, — видали мы шпионов!

— Я все же на тебя обижусь, Франц. На твои недостойные намеки. Но прежде чем обидеться, прошу тебя: не веди себя там как шпана. С тебя станется принять участие в драке.

— Когда это я дрался? — несказанно удивился академик.

— Ха! — произнесла его жена. — У тебя всегда вид бесстрашного драчливого воробья, потому твои ученые коллеги и готовы сделать для тебя все на свете. Лишь бы отвязался. По-моему, ты их просто шантажируешь.

— Немного. Их иначе не расшевелишь. Но сейчас — обещаю! — никакого шантажа. Все в рамках закона. Разве что небольшой подкуп.

Последние слова были сказаны уже на площадке второго этажа, куда наконец добралась супружеская пара. Из комнаты доносились всхлипы, недовольное бурчание, Аврорины уговоры и укоряющий голос Михаила.

— Так я и думал, — кивнул Франц Оттович, — последнее китайское предупреждение. А потом будет самое последнее, а следом самое-самое… распоследнее. И мальчишки враги на всю жизнь. Кто так воспитывает?

Он распахнул дверь в детскую и проследовал на середину комнаты с величественным видом. Потом огляделся и строго уставился на мальчишек. В глазах его, однако, плясали веселые искорки.

— Ну и почему война? — спросил он. — Огласите причину конфликта полномочному представителю ООН.

Из последней фразы Вадик понял одно-единственное слово — «причина», тем не менее он ее огласил:

— Это же моя машина. Он же сам подарил. И не отдает. Сам играет и говорит, что я не умею. Я хотел тоже и. Ну. Вот, — замялся Вадик, боясь докатиться до ябеды — дедушка ябед не терпел.

— Шишка на голове у именинника, — виновато, стыдясь за сына, развел руками Михаил.

— Ага, — глубокомысленно промолвил академик. — А вторая сторона тоже понесла потери?

— Незначительные, — ответил Михаил за Олежку, у которого на щеке отпечатались следы зубов.

— Что скажет эксперт? — обернулся академик к Дануте Альбертовне.

— Не столь уж и незначительные, — важно кивнула та. — Полагаю, обе стороны вправе требовать компенсации.