Летом сорок первого

Подошел спасительный трамвай, и Борис вскочил на подножку. Помахал рукою и, подталкиваемый пассажирами, скрылся внутри вагона. В окно было видно, что мать стоит на тротуаре, не уходит, горестно смотрит на трамвай, утирая углом платка слезы, не замечая, что платок сполз на шею. Борис хотел крикнуть ей что-нибудь хорошее, обнадеживающее, да не успел. Трамвай дернулся и покатил по рельсам вперед, к сборному пункту, увозя Бориса Степанова в неизвестное будущее.

Сборным пунктом оказалась обыкновенная школа. К ней шли в одиночку и группами. У подъезда стояли двое мужчин в штатском с красными повязками на рукаве. У входящих они тщательно проверяли документы, сверялись с фотографией на паспорте и, лишь после этого, разрешали проходить внутрь. Борис подал свои бумаги. Один из дежурных показался знакомым. Среднего роста, плотный такой, чем-то похож на циркового борца, скуластое загорелое лицо и острые, с прищуром глаза. Но где они встречались, Борис так не мог припомнить. А мужчина сразу узнал его.

– А, Степанов! Поздравляю, в хорошую команду попал, – почти не глядя, лишь мельком зыркнув по документам, тут же вернул их. – Проходи!

Шагнув внутрь подъезда и открывая вторую высокую застекленную дверь, Борис за спиною услышал:

– Не узнал? Так это Борис Степанов с кабельного, лучший лыжник столицы, чемпион нашего района. Молодцы в военкомате, кадры подбирали, что надо!

Борису сразу в душе стало тепло от таких слов. Хорошо, когда тебя узнают.

В просторном фойе, на стене, где красовалась школьная стенгазета «Комсомолец» и фанерная доска объявлений, висел пришпиленный кнопками военный плакат, который Борис видел во многих местах: на улицах, на площадях, в метро, в автобусах, троллейбусах, у себя на заводе. С плаката смотрела строгая женщина с седыми волосами в красной одежде, подняв призывно руку вверх, а за спиной ее вставали, защищая гранеными штыками, невидимые бойцы. Во второй руке, протягивая ее вперед, женщина держала лист бумаги с текстом военной присяги. Вверху по всему плакату призывно алела крупная надпись: «Родина-мать зовет!» Сейчас этот плакат, это обращение Борис воспринял так, словно к нему лично обращалась Родина и ее облик был чем-то неуловимым похож на его мать, у которой тоже вот так же сполз на плечи платок, только не такой красный, а старенький, серый с цветами, купленный Борисом еще пять лет назад в свою первую получку.

Здесь же в фойе, сидя за столом, двое военных отмечали по списку прибывающих на сборный пункт, и отбирали документы, за исключением партийных и комсомольских билетов, да шоферских прав, и направляли в актовый зал.

В зале оказалось полно народу. Не одна сотня мужчин, главным образом молодых. Борис даже опешил. Какая же это особая спецгруппа? Тут в наличии добрый батальон. А люди все прибывали и прибывали. В зале было душно, хотя окна распахнуты настежь, плавали сизым облаком клубы табачного дыма, от которого першило в горле.

– Борис! – услышал вдруг за спиной. – Боря! Топай к нам!

Голос показался знакомым. Степанов оглянулся и увидел Эдика Томашевского, своего ярого соперника на лыжне, правда, с первого взгляда он его не признал, поскольку на голове Эдика отсутствовала густая смолисто-черная шевелюра. Но лицо, слегка вытянутое, с крупным, как тот утверждал, римским носом и ямкою на округлом подбородке, да веселые черные глаза оставались теми же, и не признать их Борис не мог.

– Ты? – радостно произнес Степанов. – Вот здорово!

– Топай к нашему шалашу! – повторил Эдик и повернулся к товарищам, с которыми уже успел познакомиться: – Это ж Степанов! Тоже лыжник, первый разряд, как и у меня. Мы вместе в сборную столицы включены, готовились на тренировочные сборы.

– Не беспокойтесь, сейчас нам зададут такие тренировочные сборы, так погоняют, что даже позабудешь, как зовут маму родную, – вставил, обнажая в улыбке крупные зубы, рослый плечистый парень в военной гимнастерке, с отпоротыми петлицами, чем-то похожий на киноартиста Андреева. – Это как пять дать!

– Не хнычь, нынче военное время и все обучения пройдем ускоренным курсом, – сказал второй, чернявый, как и Эдик, только курносый и старше лет на пять по годам.

– Знакомься, Боря, – сказал Эдик и представил ему своих новых товарищей. – Служить и воевать нам вместе.

Рослый и плечистый крепко стиснул в своей крупной пятерне руку Бориса:

– Виталий Гонтарь, как говаривали в старь, забияка и бунтарь.

– И приличный звонарь, – добавил в рифму Эдик Томашевский. – Это точно!

– Юлий, но не Цезарь, а Царин, – назвал себя чернявый, – механик по электрооборудованию с завода Калибр.

– Я тоже электрик, – обрадовался Борис. – Что кончал?

– Электромеханический.

– И я там же учился.

– Знаю. Ты был на первом курсе, а мы в выпускном. Ты еще тогда, кажется, дружил с боксером, который потом чемпионом Москвы стал. Сергеем, его звали, а фамилию забыл.

– Закомолдин. Но его больше Сережка с Арбата звали…