Лето по Даниилу Андреевичу // Сад запертый

Неужели теперь так будет… всегда? Или сколько это будет?.. – подумалось ей. Она поймала себя на преступной мысли вырваться из этого беспросветно печального казенного мира с вечными запахами хлорки, хозяйственного мыла и серой столовской еды, накинуть пальто, не сразу попадая в рукава, сбежать по лестнице в больничный вестибюль, выскочить под эти суровые сосны, мимо морга, мимо проходной, не заходя за нехитрым своим скарбом к Ольге Константиновне – на первую же электричку на восток, и после пограничного стояния в Лебяжьем на нее привычно дохнет большой город с его шумом, теплом, жизненным разнообразием, и когда она выйдет на Ленинском, под ногами наконец-то жирно захлюпает мартовская слякоть и потянет весной, втоптанным в асфальт крошевом мимоз от недельной давности праздника восьмого марта, с которым Данька ее, кстати, даже и не поздравил.

Она представила также его лицо, когда отворятся двери кабинета заведующего и он не увидит ее у окна – возможно, поняла она, поначалу оно будет растерянным, но очень быстро примет знакомое ей замкнуто-упрямое выражение, означающее примерно – чем хуже, тем лучше, иначе и быть не могло, и даже усмехнулась такому привычному повороту. Нет уж, – сказала она себе. На этот раз не оправдаем мы ваших ожиданий. И тут скрипнула дверь. Данька сам выкатился на холощеном жеребце Смирном, вращая колеса замотанными руками, вполоборота кивая каким-то прощально-напутственным словам Михаила Павловича. Дверь кабинета закрылась.

Крепость выросла на фоне неба темной громадой; Яна охнула.

– Это она? – обернулась она к Даньке. – Точно. Обрыв какой. Здесь ведь раньше было море? Прямо внизу? Прямо море? Она же на берегу стояла? Я читала где-то, я подготовилась.

Дорога взбиралась все выше, солнце совсем спряталось за оплывшие каменные зубцы. Дождь кончился, в открытое окно летела водяная пыль. Янка порывисто обернулась к нему, схватила за уши, поцеловала. Машина трепетно вильнула. Яна выпустила баранку, Данька едва успел перехватить руль. Хлопнула ладошки поверх его рук: останавливаться не будем, да? Пусть так. Как видение. Промелькнет.

Они выехали на грунтовку. Затрясло, по крыльям «бьюика» застучала щебенка. Салон наполнился сладковатым дымом – Витас на заднем сиденье раскуривал свой вечный косяк.

Когда Данька вернул Боливара с прогулки, было уже совсем светло. Он медленно проехал мимо сторожки – в будке было пусто, Варька сжалилась над солдатом Иконниковым и пригласила его к себе. Данька завел Боливара в стойло, расседлал и вытер ему ноги тряпкой. Татьяна уже слонялась по коридору с тачкой опилок.

Ночью опять прошел дождь, теперь поднялся сердитый ветер. Он рвал в клочки тучи над головой; Данька торопился на первый трамвай. После бессонной ночи внутри было пусто и свежо, тело будто истончилось до предела. Все звуки – шум ветра, стук капель, прикосновения собственных шагов к гравию или асфальту; все запахи – воды, ветра, мертвых листьев – он чувствовал почти на болевом пороге. Трамвай уже стоял на кольце; он пах железом и старой краской. Данька хлопнул удостоверением в окошко вагоновожатого, тот кивнул. Они поехали сквозь осенние сады – заброшенные и облетевшие, мимо мокрых дачных домиков. Народу было мало, трамвай пролетал остановки. Пересекли шоссе; через пустырь темным свинцом лежал залив. У дороги торчал корпус морской академии, на мачте по праву ночи все еще сверкал красный огонек.

– Давай я, – шагнула Алька к нему.

– Хорошо, спасибо, – неожиданно ровно ответил он. – Давай на лестницу, там у них вроде курят.

Они приехали в курилку, Данька стрельнул пару папирос у мужиков и молча дымил, о чем-то думая, пока площадка не опустела.

– Короче, меня переводят в госпиталь военный. Посещения, скорее всего, будут ограничены, по крайней мере, поначалу.

– Далеко?

– Через улицу. Так что с квартиры можешь не съезжать, – усмехнулся, – хотя я в этом вообще-то большого смысла не вижу… Ну не заводись только. Я тебе на самом деле очень признателен за заботу, хоть она меня и несколько расхолаживает.

Прикурил вторую от первой.

– Существеннее другое. По нашему делу начато следствие. Будут какие-то допросы-расспросы, будь они неладны. Кольцов написал в карте, что у меня после ЧМТ проблемы с кратковременной памятью, спасибо ему. Буду упирать на это. Хорошо бы у тебя тоже оказались проблемы с памятью… а вернее, если выдернут, говори, что не знаешь ничего, особенно про мои контакты с Борисом ни гу-гу. Скажешь, что в последнюю ночь с тобой виделись, я был пьян и нес всякую херню, – быстрый взгляд, – что, в общем-то, недалеко от истины.

Помолчал.

– Надеюсь, проскочим.