Лето по Даниилу Андреевичу // Сад запертый

Утром звонит Варвара. Говорит: здесь ваши были, спрашивали. Капитан этот толстый, с солдатами. Даньке становится слегка не по себе, но он откладывает трубку, садится на кровати и вспоминает завязшее с ночи выражение: джулианиз тайм, только то. Ничего личного.

Начался новый учебный год. Это лето Алька провела в ларискиной тусе и много чему научилась. Лариска, правда, так не считала. Ты странная все же, – говорила она подружке. Вроде с нами, но все делаешь по-своему и многие вещи проходят, тебя не касаясь. Алька на такие реплики молчала – ей самой в себе это не нравилось, но она не могла ничего поделать. И в то же время подозревала, что, будь они больше похожи, Лариске с ней было бы неинтересно.

– Историчка наша уволилась. Говорит, достали ее уголовники малолетние, и что она не Макаренко. Сегодня последний урок ведет, – Ларка вернулась из столовки и сообщала последние новости.

– И что теперь?

– Наталья Евгеньевна теперь, – пожимает плечами Лариска.

– Чур меня, – Миша суетливо крестится и тычет Лариску в плечо:

За окном завывал ветер. Шквал налетел, когда она, еле передвигая ноги, возвращалась в свое временное прибежище. После целого дня в больнице так устала, что заснула в автобусе и проворонила свою остановку. Пришлось возвращаться, прикрываясь от ветра, дувшего в лицо, а улицы в городе атомщиков были долгие, с неожиданными изгибами вокруг пятен леса, оставленных в центре города в самых неожиданных конфигурациях.

Сегодня устроил истерику, отказавшись садиться в инвалидную коляску. Потом дежурная сестра (не Лерочка) случайно выдрала у него из вены катетер и никак не могла поставить новый, мазала, ругалась, что он не может «поработать рукой», забинтованной в одном положении, весь сгиб локтя исколола.

Когда отсоединили капельницу, отказался мыться, обозвал ее безумной Джозианой и повернулся лицом к стене – так буду лежать. Как бревно. Так и наблюдала его спину с сильными, резко очерченными лопатками, пока не засобиралась уходить в конце дня. На прощание буркнул – воды мне поставь на тумбочку. И все. Два стакана воды за весь день, утром и вечером, Аванесян уже угрожал кормлением через зонд.

Алька остановилась у киоска на углу дома. Там продавали что-то к чаю, лапшу доширак, можно было купить чайные пакетики и сигареты поштучно. Посчитала деньги, прикинула.

– Дайте пожалуйста четыре пакетика чая с принцессой, кусковой сахар маленькую пачку и сушек, – подумала немного, – и карточку на три часа интернета еще. Нет! Подождите. Лучше ночной пакет.

Сложила покупки в рюкзак, карточку с ночным пакетом в карман джинсов. Встала спиной к киоску. На секунду прикрыла глаза, слушая шум ветра, чувствуя первые капли мартовского дождя, студенистые еще, со снеговым основанием. Словно крошечные слизнячки падают на лицо.

– Да ну, она ж только у мелких ведет.

Наталья Евгеньевна – дама с роковым чувством юмора. С ней обычно весело, но недолго – до первой контрольной.

Ларискин шепот стремительно затихает, раздаются шаги.

– Сан-Васильевна, а Сан-Васильевна! Правда, что вы уходите?

– Ти-хо! Все открыли тетради. Что там написано?

– У меня там еще с прошлого года назначена встреча со Смирновой! В платном сортире, – глумливо орет Миша, вскакивает и хватает портфель. – Так что я пойду!

Всеобщий смех.

– Сидеть! – кричит Александра Васильевна. Смирнова вскакивает на парту, Лариска визжит – кто-то ползет под партами и хватает ее за коленки. Парни свистят и бросаются тряпкой. Александра Васильевна тоже визжит, по классу начинают летать стулья. Один из них грохается в едва открывшуюся дверь. Дверь захлопывается, потом открывается снова. С некоторой опаской. В класс заглядывает чернявый парень лет двадцати – джинсы, фурацилиновые очочки; фасонистые татарские усики на смуглой физиономии; клубные ботинки и сумка-почтальон. Явно ошибся дверью.

– Вот вам новый учитель! – бросается к нему Александра Васильевна. – Им всем неуд! Всем! Даниил Андреевич его зовут!

Алька с Лариской переглядываются; их лица синхронно расплываются в улыбке.

– Это что еще за японский студент? – обескураженно шепчет Миша.

Сухая, холодная, какая-то незрелая осень: солнце в полную мощь и минус тепла. Желтые листья скукожились на деревьях, с небес льется пронзительная безвоздушная синева. На трамвайном виадуке тихо, воздух неподвижен, только внизу шумит город, да время от времени со звоном и грохотом проносятся вагоны. У нового историка свои методы: дети вытянулись вдоль пешеходной дорожки, Даниил Андреевич идет впереди и перекрикивает трамваи:

…Ольга Константиновна, Вам телефон нужен? Я займу надолго линию.

– Да с кем же я в ночи буду общаться? Ночь для молодежи. Мы с Клепочкой скоро спать. Чего и тебе советую.

– Да, конечно. Вы правы. Но я все-таки телефон займу.

Приняла душ, разогрела утреннюю гречку. Положив ее в тарелку, тупо уставилась на белые маленькие кубики сахара.

Об ноги потерся пушистый Асклепий.