Лето пахнет солью

Но папа, конечно, спросил:

— А куда нам было надо?

— На море, — ответила мама.

— На чердак, — напомнила я.

Тут папа возмутился, что мы его запутываем и что хватит нам собираться, лучше пойти снова к морю и где-нибудь посидеть. А на то, чтобы собраться, у нас будет еще вся ночь.

— Да, да, где-нибудь посидеть! — обрадовалась я.

— Кафешница, — обозвал меня папа.

Я надулась:

— Ты сам предложил.

Мама стала толкать нас в спины:

— Выметайтесь уже, спорщики.

Папа, выходя из комнаты, возмутился:

— А что мы?

Я поддержала папу:

— Мы и не спорили совсем.

— Я в курсе, — сказала мама, и мы пошли на запах — туда, где пахло ночным морем.

Утром мы с Марком прибежали к Максиму — как и договорились накануне. Здесь, в приморском городе, все было близко. Максим с мамой, папой и двумя братьями-близнецами стояли у калитки с вещами. Проходящие мимо люди смотрели на них сочувственно — наверное, думали, что семья уезжает. Конечно, если взглянуть на Максима, сразу было видно, что семье очень грустно прощаться с морем. Невыспавшийся Максим выглядел еще жалостливей обычного. Волосы были растрепаны, и мне так хотелось погладить его по голове, чтобы он не грустил.

Максимовы братья в одинаковых клетчатых рубашках и разных шортах (синих и зеленых) мутузили друг дружку надувными кругами. Им было лет по пять, и оба рыжие. И я вдруг почувствовала, как Марк испугался за своих лошадей. Наверняка он сейчас думает — не лучше ли было бы собрать их тихонько, а потом, когда уедут приезжие, расставить все по местам? Конечно, просто сказать — убрать лошадей. Помимо них на чердаке стояли столик с термосом, небольшой якорь, пахучие крымские травы, книги… В общем, чего там только не было. Эти двое как двинут своими надувными кругами, и — прощай, чердак…

Родители у Максима оказались нормального продвинутого вида. Деловые такие. Спортивные. Их папа сразу двинулся вперед и сказал:

— Куда идти? Ведите.

А мой папа кивнул:

— Веду.

Рыжие братья надели на себя плавательные круги и «поплыли» следом. Очень быстро они остались позади нас, и Максим крикнул им:

— Шевелитесь, козявки.

Ласково он с ними. Максим повернулся ко мне и, будто извиняясь, сказал:

— Это я по-доброму.

— Да я поняла, — успокоила его я.

Папы ушли вперед и что-то бубнили. Было видно, что мой папа пытается не спорить, а вести, как он говорит, бесконфликтный диалог. Мамы шли молча, но в каком-то молчаливом согласии. Я думала, как здорово все разрешилось. А Марку, похоже, было неловко. На его месте мне бы тоже стало неловко, наверное…

Главное, чтобы мамы нашли общий язык. Моей маме, честно говоря, с другими представителями ее пола тяжело. Ей со мной легко. С папой легко. Но в нее когда-то проник легкий шовинизм (может быть, благодаря папе). Она говорила, что другие женщины не думают, и говорить ей с ними не о чем.

И тут Максимова мама спросила у моей, достаточно осторожно:

— А чем вы по жизни занимаетесь?

И моя мама с вызовом ответила:

— Детской литературой.

Моя мама пишет для детей, и знает, что другие считают это ерундовым занятием, не таким важным. И из детских писателей знают в лучшем случае Драгунского. Максимова мама сначала никак не отреагировала, а потом спросила, тоже так, очень осторожно:

— А как вам ДиКамилло?

У мамы загорелись глаза.

— ДиКамилло — это вещь, да. Но «Кролик», конечно, лучший.

— Да-да, — согласилась мама Максима. — «Кролик» лучший. Но ведь остальное тоже на уровне! Хотя про свинку я не решилась почитать…

— О, свинка и меня пугает!

— А вы читали Ракитину?