Лето без каникул

— Кормовозом, — ожесточенно подтвердил Игорь. — И землю пахать, и комбайн водить.

И молча сел на место.

— Ну, а что ты скажешь, Игнашов? — спросил Егор Васильевич.

— Если Шеломов, то, конечно, и я… — А в глазах страх: неужели придется остаться в Пустошах?

Игорь торжествовал. Получай, филолог. Слышишь, что говорит Володька Рюмахин? Он согласен. И Нина Богданова тоже. А твой дружок Данька Тесов известно о чем думает. О легкой жизни. Не выйдет! Давай, Данька, выходи! Но Тесова опередил Илька Поляков. Как, он уже не хочет быть врачом? А кем же тогда?

— Я согласен работать в колхозе, чтобы стать потом инженером сельхозтехники. Скажите, ребята, разве я плохо придумал? Ведь деревне больше всего не хватает рабочей силы…

Класс смеялся. Даже Анна Михайловна.

— Ох, ты и фантазер, Поляков!

А больше всех доволен сам Илька. Он подходит к Игорю и от полноты чувств жмет его руку.

— Ведь если бы не ты, я бы никогда не догадался о своем настоящем призвании.

А вот и Димка Толмачов поднялся с задней парты. Развел руками.

— Ребята, я прямо не знаю, что сказать. Понимаете, мечтал поступить в консерваторию.

Его прервала Яблочкина.

— Нам сомневающиеся не нужны. Можешь не объяснять.

Димка послушно смолк.

А Яблочкина уже взяла в свои руки собрание.

— Поговорили? Все ясно? Голосуем! Так кто за Большие Пустоши? Единогласно!

— Вот здорово!

— Оставаться — так всем классом!

Да, да, именно всем классом. И меньше всего думали о серьезности решения, принятого, в сущности, без особых размышлений. Конечно, если все это было бы не столь неожиданным, происходило бы не в классе, да еще в присутствии директора школы, воспитательницы и Яблочкиной, и каждый из них наедине с собой мог бы спокойно и не спеша обдумать, стоит ли ему оставаться в деревне, то вряд ли весь класс пришел к столь единому решению.

Все были взволнованы и взбудоражены. Хорошо это или плохо? Ну конечно, хорошо. А если чуть-чуть тревожно, то будь веселей!

— Юрка, ты кем будешь? Трактористом? Да какой ты тракторист, когда производственную практику сдал на фу-фу?

— А девчат на скотный двор! Не нравится? Так там же механизация!

— Ребята, а может быть, заделаться лаборантом? Ведь я химик!

— Давайте свою, молодежную бригаду организуем. Предлагаю комсоргом Шеломова. Возражений нет?

Громкоголосый шум. Никто не хочет уходить домой. Анна Михайловна вытирает платочком глаза.

— Какие милые, хорошие дети.

Егор Васильевич против сантиментов.

— Во-первых, уже не дети, а во-вторых, хорошо, что не лишены чувства ответственности. Что ни говори о школе, а школа есть школа!

Но что это там, в углу, на задней парте? Девчонки обступили Лукерью Кабанову.

— Что, Лушенька, придется в колхозе поработать? Ничего, это тебе на пользу.

Луша злится, вскидывая головой, словно желая поддеть кого-то, бросает девчонкам:

— А вот и не придется! Не захочу и не останусь! Что, съели?

Девчонки хохочут. Вот погоди, тебя какой-нибудь тракторист в прицепщицы потребует — ох, и прокатит!

Но что с Андреем? Почему он ушел из класса? Игорь бросился за Кочергиным. Но догнать помешала Яблочкина. Она остановила его у дверей:

— Ты мне нужен. Подожди у подъезда.

8

Игорь шел не спеша по широкому школьному коридору и видел через раскрытые окна, как гурьбой, всей классной ватагой ребята спускались по ступенькам школьного подъезда. Не так ли и в жизнь они войдут вместе, а после, как за школьной оградой, рассыплются по площади и пойдут уже в одиночку. Он пытался и не мог разобраться в собственных ощущениях. Повлиял на него неожиданный уход Андрея? А может быть, ему просто скучно быть одному и неизвестно чего ради ждать Яблочкину? Черт побери тебя, Шеломов! Тебе должно быть веселее всех. Твоя взяла! Теперь уж вряд ли у кого повернется язык назвать тебя физиком-комиком. Да, да, будь доволен. Думал остаться в Больших Пустошах один, а остаются все ребята. Но чем настойчивей он старался доказать себе, что все обстоит хорошо, тем больше его охватывало беспокойство. Что-то угнетало и вызывало тревогу. Ну что они там говорили? Идейность, высокое сознание, принципиальность. Это о нем они так говорили. Но разве он хоть слово сказал об идейности, высоком долге? Нет, нет и нет. Он просто не хотел рассказывать о том, что ему волей-неволей пришлось отказаться от своей мечты, чтобы помочь матери. Да, конечно, он сказал Русакову, что кому-то и на земле надо работать. Ну, сказал… Так при чем тут идейность?! Сам, конечно, не говорил о своей идейности, но когда это говорили о тебе другие — помалкивал, не возражал. А разве это честно? И тут мелькнула догадка: а не узнала ли обо всем Яблочкина, не об этом ли она хочет поговорить с ним? Он готов был бежать из школы. И, может быть, ушел бы, не столкнись он в подъезде с Игнашовым, Тесовым и Татьянкой. Значит, они поджидали его? Игорь остановился. Неужели Игнашов опять начнет паясничать? Ну черт с ним! Но нет. Лицо недоброе, угрожающее.

— Нам надо с тобой поговорить, Шеломов. Зачем тебе понадобилась вся эта история с отказом от института? Ради чего?

— А это мое личное дело.

— Играл простачка, а себе на уме. Славу задумал стяжать?