Лети, майский жук!

Кон недоуменно посмотрел на нее и перестал распутывать. Один палец у него кровоточил — видно, укололся о колючку. Кон сунул его в рот. А Архангел вопила:

— Нет! Нет! Пощадите!

Заревела и дочка.

Из дома выскочила госпожа фон Браун и кинулась к нам.

— Что с Вами? Что с Вами, госпожа Архангел? Вы ранены?

Она схватила сетку и приподняла Архангела. Та навалилась на госпожу фон Браун. Рев перешел в бормотание.

— Что случилось? — спросила меня фон Браун.

Я скорчила рожу.

— Она запуталась. Какая глупость!

Браун, все еще нечего не понимая, переспрашивала. Тут Архангел протянула дрожащую руку и показала на Кона.

— Этот! Напал на меня! Кинулся! Обезьяна! Я упала, он думал, я ничего не соображаю! Я беззащитная!

Почти голый, в одних кальсонах, Кон стоял рядом, согнувшись, будто хотел совсем исчезнуть.

— Неправда! — бормотал он. — Я хотел ей помочь!

— Помочь! — взвизгнула Архангел. — Он схватил меня за грудь, как дикий зверь. Жадными руками!

Кон недоуменно оглядел свои руки. Покачал головой.

— Она не в своем уме, — решила фон Браун и отошла от Архангела.

Архангел, потеряв равновесие, качнулась, но устояла. Оправила свои многочисленные юбки, схватила за руку Ангела.

— Идем, малышка! Идем от этих подлых людей! Это одна шайка.

А в спину госпоже фон Браун она прошипела:

— Предательница! Тьфу! Майорская подружка!

Они выбежали из нашего сада, на этот раз через ворота.

Госпожа фон Браун в ярости посмотрела им вслед, хотела что-то ответить, но, увидев входящего в калитку майора, тут же кокетливо поправила на лбу локон, как делала всегда при его появлении, и кинулась ему навстречу.

Я осталась с Коном.

— Идем, идем! — сказал он мне. — Надо варить завтрак, кормить солдат.

— Им сегодня не понадобится завтрак. Они только что заснули. Проснутся к обеду.

Кон покачал головой.

— Все равно надо варить!

На завтрак никто не пришел. Кон, сидя у большого котла с пахнущим супом кофе, помешивал его и грустно утешал меня:

— Махт никс, фрау!

Он имел в виду, конечно, не кофе, которого никто не хотел, а историю с Архангелом.

Я сидела рядом, макала хлебную корку в суп-кофе и сосала ее. Изредка говорила: «Махт никс, махт никс!» Хотя и знала, что есть чего, много есть чего! Мне хотелось сделать что-то хорошее, приятное Кону. Но ничего не приходило на ум, поэтому я и повторяла: «Махт никс, махт никс».

Нож в столе Пощечина Ведро мяса Альс под землей

Первый солдат появился в обед. Я все еще была у Кона и не собиралась домой. Мама раза два позвала меня, звала и сестра, но я не хотела идти к ним, видеть их укоризненные лица и злобные взгляды. И о Геральде я ничего хорошего не думала, потому что он один виноват в этой истории. А сделает вид, что я подговорила его украсть пистолет.

— Мама тебя зовет. Ты не пойдешь? — спросил Кон.

Я покачала головой.

— Фрау, фрау, нужно делать, что говорит мама. Дети должны слушаться маму!

— Замолчи! — взорвалась я. — Должны, должны! Слушаться, слушаться! Бэ-эээ!

Я орала еще что-то, потом схватила огромный нож для мяса и с размаху всадила его в стол.

— Ничего я не должна! Ничего! Делаю, что хочу! Понял?

— Да-да, фрау, — успокаивал меня Кон, вытаскивая нож из стола. — Не надо кричать, фрау. Кон хорошо слышит!

Сегодня с Коном тоже было все не так. Я пошла в сад и там увидела Геральда. У него были заплаканные глаза.

— Она мне надавала, хотя твоя мама говорила, что не надо!

— Тебе больно?

— Нет, не больно! Она не умеет драться. Но мне противно! Я ее больше не люблю. Я ее ненавижу, поэтому ухожу.

— Ладно! Не придумывай!

— Ничего я не придумываю. Все равно уйду. У меня есть друг на Альсерштрассе. Пойду к нему. Раньше я у него часто бывал. У него добрая мама!

— Интересно, как это ты уйдешь? У перекрестка стоит патруль. Думаешь, они скажут: «Здравствуй, дорогой Геральд!» и тебя пропустят? Они никого не пропускают. И тебя не пропустят!

— Тогда я пройду под землей. И хватит об этом!

Я обозвала его трепачом и ушла.

— Все равно уйду и не вернусь, никогда-никогда! — прокричал мне Геральд.

Днем я бродила в саду возле забора Вавры. Русские там зарезали корову. Я смотрела, как они снимали с нее шкуру, делили на куски мясо. Они наполнили несколько ведер мясом, кровью, печенью и легкими. Один из солдат мне улыбнулся. У него были окровавленные руки, виднелись капельки крови на рубашке и даже на лице. Я перелезла через забор. Солдат дал мне полное ведро мяса, а другой солдат кинул еще кусок печенки.

Ведро было тяжелое. Я не несла его, а тащила. И очень радовалась. Появиться в доме с ведром мяса… Это что-нибудь да значит! С ведром мяса никто не посмеет смотреть на меня с укоризной.

Так и произошло. Все опять меня любили. Госпожа фон Браун сказала про меня: «золото», мама нежно улыбнулась. Даже сестра смотрела приветливо. А отец назвал «главным дворецким». Папа, я была уверена, любил меня и без мяса.