Летчик Михеев

Через три месяца после Октября Михеев поступил добровольцем в Красную гвардию, окончил ускоренные автомобильные курсы и получил назначение на московский аэродром мотористом второй категории.

Аэродром в то время располагал лишь несколькими "гробами" — самолетами и… авиационным кладбищем — грудой обломков разбитых аэропланов. Лучшими — годными к полету — считались "фарманы" — "шееломки" да вертлявые "моран-парасоли". Это было все, что получила Советская республика в наследство от царской России.

И вот бывшие "мастеровые", как называли тогда мало-мальски квалифицированного рабочего, начали работу над созданием Красного воздушного флота. Михеев пришел на аэродром с небольшим багажом знаний, но с горячим желанием научиться летать; позади оконченные им "скоропалительные" автомобильные курсы, запас кое-каких сведений об авиационном двигателе и книжные представления об аэроплане.

Все приходилось начинать "с азов". На рассвете приходил Михеев на аэродром. Под руководством механика изучал он мотор "вертушку", как называли тогда французский авиационный мотор "рон" с вращающимися цилиндрами.

На не огражденном даже забором, "открытом всем ветрам" аэродроме была расположена авиационная школа. Сюда приезжали для усовершенствования летчики, уже прошедшие учебу на "тяжелых" "фарманах" и других самолетах. Здесь они учились высшему пилотажу, умению проделывать в воздухе самые трудные приемы полета — мертвые петли, штопор, переворот через крыло.

Ежедневно совершались учебные полеты на неустойчивой машине "моран-Ж", и почти каждую неделю погибал кто-нибудь из учеников. Из нескольких разбитых самолетов собирался один, и на нем люди, беззаветно преданные революции, неустанно продолжали свою опасную учебу.

Михеев с увлечением работал в мастерских школы. Он чистил цилиндры "вертушки", из десятка старых собирал один новый мотор. Вскоре его перевели в мотористы первого разряда и наконец в старшие мотористы.

"Теперь не за горами и обучение полетам. Скоро я буду летать!" думал будущий летчик. И с удвоенной энергией изучал новые, не известные ему моторы, с любовью разбирал их, находил их болезни, лечил и снова собирал.

Окруженная огневым кольцом фронтов страна голодала. Пустели заводские цехи. Гасли топки. Полуголодные люди, сжав зубы, упорно работали. Ни упреков, ни тени недовольства. Искренно преданные делу рабочего класса, они словно привыкли к этой жизни. Работа в авиамастерских не прекращалась ни на минуту.

?

Вот идет по аэродрому друг и начальник Михеева — летчик Иван Климентьевич Поляков. На голове у него замасленная бархатная пилотка — щегольская шапочка летчиков. Одет он в брюки и френч, сшитые из старой палатки. На ногах — рваные сапоги.

Рабочий-слесарь, сын стрелочника, Поляков собственными силами выбился в люди и стал одним из лучших летчиков. Он был инструктором-учителем в этой высшей в то время авиационной школе и обучил в ней около трехсот военных летчиков.

Михееву по-прежнему хотелось стать летчиком. Много раз он подавал рапорт начальнику школы о допущении его к летной учебе. Но начальник неизменно отвечал, что Михеев "сейчас полезен как хороший механик, а будет ли он хорошим летчиком — еще неизвестно". К тому же механиков в то время было очень мало.

"Хоть и попал в авиационную школу, а учиться летать не дают", думал Михеев с горечью. Он часто просил дружески расположенного к нему Полякова:

— Иван Климентьевич, поучи летать!

Поляков неизменно отвечал:

— Вот чудак! Да нешто ты не знаешь, что не на чем у нас тебе учиться? Ведь нельзя же сразу садиться на "моран-Ж"! Люди годами к нему готовятся, "фарман" шестнадцатый и двадцатый проходят, и тридцатый разведывательный, и "сопвич", и "моран" рулежный нюхают. Да ты что, семи пядей во лбу, что ли?.. Уж чисти лучше свою "вертушку", — заканчивал он под добродушные смешки мотористов.

Михеев вздыхал и принимался за свое дело.

"Правильно-то это правильно, — рассуждал он, — и в школе из первого класса в последний сразу не перепрыгнешь. Но все же я хочу быть летчиком

и должен им стать!"

И он стал летчиком. Помог ему в этом тот же Иван Климентьевич.

Частенько в свободное от работы время Михеев летал с ним на Москва-реку купаться. Для них такие воздушные прогулки были все равно, что поездка на трамвае, который, кстати сказать, в то время не ходил. Тесно и неудобно было сидеть в маленьком самолетике. Его сиденья были расположены так близко, что Поляков сидел почти на коленях у Михеева. Михеев видел его спину и затылок. Рулевое управление было одно и расположено так неудобно, что управлять им с заднего сиденья было невозможно… Михеев досадовал, что самолет не имеет вторых рулей, как это бывает на учебных самолетах. Если бы было второе управление, тогда можно бы и на "моран-Ж" учиться летать!

Однажды после купанья они лежали на песке. Разговор шел о полетах, о теории авиации.