Летающие колдуны

Мы продолжили свою работу: в конце концов все устройства в гнезде волшебника оказались настроенными на знак треугольника.

Мы перешли к следующей стадии нашего проклятия.

Огненные горшки начали остывать, поэтому Шуга их пополнил. Металл в том месте, где они стояли, стал уже слишком горячим, чтобы к нему прикасаться, а детали отдельных устройств начали потрескивать.

Затем Шуга принялся покрывать все подряд густой серой мазью. Сперва он ликвидировал окна с картинками. Потом замазал все глазки и выпуклости. Теперь одни боги знали, какие символы были приведены в действие. За несколько минут внутри гнезда все стало серым. Кларсэ, бог небес и морей, должен был разозлиться. Фол, бог порчи, наверно, трясся от смеха. Шуга, таким образом, подтолкнул их к схватке друг с другом внутри черного яйца.

Шуга начал рисовать новые руны на замазанных плоскостях, словно позабыв о рунах внизу. Там, где верхний и нижний символы вступали в противоречие, боги тоже должны были оказаться вовлеченными в беспорядочную схватку. Везде, где это только можно, Шуга включал в руны имя Элкина, бога грома.

В щель между двумя панелями с шишками и выпуклостями Шуга вставил узкое острие тесака и призвал Пулниссина, бога дуэлей. Призывая Хитча, бога птиц, он разбил над тремя сточными отверстиями яйца, которые тут же сердито зашипели, растекаясь по стенам. Он продолжал говорить нараспев, призывая Маска-Вотца и Блока, бога насилия, а в одном случае он даже произнес руну, оскорбляющую Тистурзина, бога любви, потому что любовь, обернувшаяся ненавистью, может оказаться самой могущественной силой.

Шуга опять сверился со списком и достал сосуд с дремлющими жалящими насекомыми, с разной плесенью и пиявками. Сначала он извлек насекомых с жалами и насекомых с когтями и принялся разбрасывать по сторонам. Хотя твари были вялые, некоторые из них пытались напасть на нас, поэтому мы постарались закинуть их туда, где они не будут представлять немедленной опасности. К тому же мы не поленились нацепить самые толстые сапоги и перчатки, которые не могли прокусить эти клыкастые дряни.

Шуга большими комьями грязи залепил щели возле панелей с шишками и выпуклостями, призывая одновременно Сания, повелителя грязи. Воздух из-за жары и сырости сделался почти что непригодным для дыхания, но панели были еще горячее. В некоторых местах серая мазь Шуги потрескалась и почернела, поверхность под ней светилась красным, дышали таким жаром и вонью, что к ним никто не решался бы приблизиться. Внутри яйца что-то шипело и дымилось.

И все это время Шуга, не переставая, взывал к Элкину, богу грома и страха.

— Элкин, о, Элкин! Сойди вниз, о, Великий и Малый, Бог Молний и Громких Звуков! Сойди с горы, о, Элкин! Сойди с горы и порази этого святотатца, который осмелился осквернить священное имя твоей магии!

Шуга встал на ложе чужака, вытянул руки вверх и стал торжественно произносить последние кантеле заклинания.

Раскаленная, полузатопленная кабина кишела колючими крабами, речными чудищами и пиявками.

Где-то что-то горело, валил густой дым. Я задыхался, слезы слепили глаза.

Это была мастерская работа.

15

Вслед за Шугой я вывалился из гнезда. Сухая трава затрещала под ногами, когда я спрыгнул на землю. Мы, вероятно, полжизни потеряли в этом созданном Шугой аду.

Я удивился, обнаружив, что все еще день. Двойной солнечный свет разливался над миром с ободряющей привычностью. Деревья, растения и трава показались мне черными, я подумал, не слишком ли долго мои глаза привыкали к свету гнезда Пурпурного?

Я наслаждался холодным, чистым воздухом. Голова кружилась. Но несмотря на это, именно мне пришлось помогать Шуге двигаться. Я только наблюдал за проклятием. Шуга же осуществлял его, и это отняло у него все силы. Неровными шагами мы спускались по склону. Наши тени с красно-голубыми краями раскачивались перед нами. Как кончилось проклятие, так кончилось и соединение светил. Они опять разделились.

Казалось чудом, что Пурпурный не помешал нам, но еще только близился полдень. Мы умудрились уложиться в кратчайшие сроки.

Мы притаились среди кустов. Чистый воздух действовал, как крепкое вино, я почувствовал, что опьянел от него.

Мы разлеглись под такими привычными черными листьями и дышали всей грудью.

Немного погодя, я перевернулся на бок, посмотрел на Шугу и спросил:

— Когда это начнется?

Он не ответил, и я решил было, что Шуга заснул. Меня бы это не удивило. Он осунулся, напряжение последних дней измотало его. Глаза, когда он их раскрыл, были красными и обведены кругами. Шуга медленно вздохнул:

— Не знаю, Лэнт, не знаю. Возможно, я забыл что-то…

Я сел и с беспокойством посмотрел на черное гнездо. Оно покоилось все там же, во впадине между двумя холмами, дверь приглашающе раскрыта. Дверь!..

— Шуга! — закричал я. — Дверь! Мы оставили ее открытой! Он резко поднялся, в ужасе уставившись на поляну.

— Мы можем ее закрыть? — спросил я.

— Для этого требуется другое заклинание, — ответил Шуга. — А у нас нет его.

— А ты не можешь…