— Борь, как теперь? — Уже отмучившийся Черный, с задумчивым видом рассевшийся на диване примерочной, оторвался от занимавших его мыслей и оглядел получившийся образ.
— Нормально, — рассеянно согласился он.
— Что значит «нормально»? Не хочу нормально, хочу великолепно! Где преклонение перед моей гениальностью и красотой? Где цветы и аплодисменты?
— У меня в комнате кактус засох, приедем — отдам, — вырвался из плена меланхолии гаситель.
— Боря, кактус засохнуть не может! Он, к твоему сведению, растет в пустыне и в принципе способен обходиться без воды достаточно долгое время! — Я продолжал изучать собственное отражение, прикидывая, требует ли еще что-то переделки или и так хорошо.
— Может, его предки так давно эмигрировали, что память об этом утеряна?
— Есть такая наука, генетика называется. Так вот она говорит, что ты не прав!
— Скажи это мумии моего кактуса. Вернее, уже твоего.
— Вот еще! Я с кактусами, а тем более с их подозрительными мумиями, принципиально не разговариваю!
— Они успели тебя когда-то оскорбить?
— Да, они оскорбили и продолжают оскорбляют мое чувство прекрасного!
— Согласен, это повод ответить им презрительным молчанием! Поставь его в комнате и мсти! Для тебя — кактуса мне не жалко!
Достойного ответа у меня не нашлось, так что решил подколоть по-другому:
— Спасибо, друг, я знал, что ты меня поймешь! Но ты забыл о причине подарка: я требую восхвалений, а ты пытаешься отделаться упорством, да еще бракованным! Я помню тот великий момент, когда удостоился от тебя мудрости языка цветов!
— Значение — оно относится к дарителю, а не получателю, так что все справедливо. И мое упорство в привитии тебе зачатков воспитания — не бракованное! А за восхвалениями обращайся к сестричкам.
— «Каспатинакарашо, каспатина спасибо», — передразнил я скудный словарный запас китаянок, — из чего следует, что для них я хорош в любом виде, а это необъективное мнение!
Мастер, ставший свидетелем нашего разговора, улыбаясь, аккуратно освободил меня от будущего костюма и вынес его из примерочной, оставив меня одеваться. Настроение было отличное, легкая пикировка с товарищем привела меня в еще более благодушное состояние, потому что последнее время Борис успешно примерял на себя образ печального рыцаря. Возвращение язвительности я посчитал хорошим признаком.
— Так и не хочешь с ними разбираться? — терпеливо дожидаясь моего облачения, спросил приятель.
— Не-а! То что мог — уже выяснил, даже на таможню через Бока запрос посылал, но что они могли ответить? Да, были такие, пересекли границу в сопровождении дяди Чжоу Ву. Виза на год с возможностью продления.
— Негусто.
— Вот именно.
— А если сдать их тому же Рогову? Он же служит сам знаешь где.
— По подозрению в чем?
— Ну я, конечно, не знаток китайских церемоний, но уж крестьянку от аристократки отличить смогу и без твоих талантов.
— А вдруг это принцессы в изгнании? А ты их сразу в пэгэбэшные застенки! Не жалко?
— Аргумент…
— То-то и оно! Пока не вредят — пусть живут, лишь бы концертов больше не устраивали.
— Да, я заметил, что искусство музыки тебе чуждо! — Приятель показушно вздыхает, состраивая преувеличенно печальную мину, но долго не выдерживает и прыскает. Широко улыбаюсь в ответ.
Перед самым выходом веселое настроение Бориса куда-то исчезает, сменившись поднадоевшей мне тоской:
— Ты сегодня ничего странного не замечаешь?
Теперь я понимаю, что лицо у приятеля в кои-то веки не скорбное, а тревожное.
— Нет. А что?
— Да какое-то ощущение… как будто… Не знаю, ерунда, наверное… — отмахнувшись от вопросов, парень выходит на улицу, я следом. Но теперь и мне кажется, что в окружающем пространстве что-то не так. И, бредя до «Касатки», мучительно пытаюсь сообразить: я действительно чувствую чье-то недоброе пристальное внимание или это у меня обострение паранойи после слов Бориса?
Поселившаяся в сердце тревога никуда не исчезает и на следующий день, все больше и больше заставляя нервничать. Ни с чем не сравнимое чувство, что ты на прицеле, вынуждало все время нервно оглядываться, но ничего выбивающегося из обычного пейзажа обнаружить не удавалось.
— Слушайте, я вам верю, но слежку я точно не обнаружу. У нас в команде есть один бывший полицейский: может, с ним посоветуемся? — спросил Земеля, когда мы с Борисом выложили ему свои подозрения, завалившись после школы в офис «Кистеня».
— Францев? — вспомнил я личное дело одного из бойцов.
— Он самый. Он сейчас на втором отстойнике, пошлю кого-нибудь на замену, придется подождать немного.
— Нормально, подождем.