Лестница в небо

Ефим, конечно, удивился внезапному появлению у любимой сразу трехлетней двойни, он еще к мысли о двух старшеньких привыкнуть не успел, но, узнав, что дети с источниками, горячо ее поддержал: несмотря на наметившееся снижение роли магов в обществе, рода еще долго будут оценивать по количеству и мощи одаренных. И да — он, собака серая, все-таки сделал ей предложение. Почему такие эпитеты? Так он, не буду говорить кто, щедро предложил называть его папой, выведя меня из себя.

Улучив момент, когда мать отвлекли виснувшие на ней малыши, прижал Большакова за горло к стене, сковав уплотненным воздухом, как когда-то Осмолкина:

— Слушай сюда, папаша! — Злость на будущего отчима чуть ли не хлестала у меня из ушей. — У меня уже есть один, с ним бы разобраться. И ты меня, похоже, недопонял когда-то — мне из-за твоей глупости пришлось столько телодвижений сделать, чтобы мать сохранить, таких людей потревожить, что проще было тебя убить. Ты жив сейчас только потому, что она тебя любит и будет без тебя несчастна, помни это! Источник у тебя восстановится довольно скоро, и это заслуга матери. Не вздумай болтать, — усиливаю я еще и ментальный нажим, — кому надо — те в курсе. И да, визитами особо тревожить не буду, но если узнаю, что маме с тобой плохо… — Услышав легкие шаги, отпускаю его, заживляя красноту.

— Ефим?.. Егор?.. — Мама переводит обеспокоенный взгляд с меня на жениха.

— Мамуль, все в порядке, — весело успокаиваю встревоженную женщину, бывший пограничник судорожно кивает. — Я побегу, ладно? Не хочу мешать. Вот, прибери, ты знаешь, — выкладываю на стол мешочек с необработанным алексиумом. Блокнот с записями о способах применения оставил ей еще раньше на изучение. Кому, как не матери, мог я доверить этот секрет? И кого, как не будущего мужа, кинется она лечить в первую очередь? Пусть.

Удаляясь от квартиры, где четверо по-разному счастливых людей паковали нехитрое имущество дорогой мне женщины, в который раз восхитился Милославским: ему этот жест ничего не стоил, а за то, что мой близкий человек оказался вне рискованной игры, я был искренне благодарен. И нет, я не поверил в человеколюбие главы ПГБ — повадки особистов успел в свое время прочувствовать, в том числе и на собственной шкуре, но помимо прочего это означало, что со мной будут играть по мягкому варианту. Впрочем, о том, что его в любой момент можно сменить на жесткий, я никогда не забывал.

И еще этот скоропалительный отъезд показал, что развязка так и не понятой интриги близка. И за этот знак я тоже испытывал признательность.

Лихорадка, охватившая гимназию перед балом выпускников, была для меня неожиданной. Для Бори тоже. В нормальных школах до этого нам поучиться не удалось, вот и не было опыта. Хотя нет, я до училища-интерната успел походить в обычную сельскую школу целых три года, но то ли мне не было дела тогда до старшеклассников, то ли размах был не тот, но ничего связанного с этим торжеством в памяти не отложилось. Приятель мой быстро сориентировался и довольно смело пригласил на бал Ларису Морозову. Он бы и Машу не постеснялся, которой периодически оказывал знаки внимания, но Маша… Маша пригласила меня. Точнее, прилюдно заявила, что она — моя партнерша. Можно было поставить ее на место и выбрать какую-нибудь одноклассницу, но мне было все равно — китаянки все же надломили что-то в сердце, а княжна была почти идеальным вариантом.

Накануне в предвкушении важного разговора и прощания с опостылевшей школой достал из шкафа крайне редко надеваемый парадный комплект гимназиста и начал нецензурно ругаться с зеркалом — брюки были безнадежно коротки, а мундир не сходился, несмотря на все усилия. А ведь еще зимой, когда надевал в последний раз, все было впору! Заглянувший на шум Борис долго ржал, глядя, как я выбираюсь из одежки не по размеру, застряв локтем в рукаве. Треск ниток при рывке подсказал мне, что позориться в этом убожестве точно не придется.

— Чего ржешь? Лучше скажи — что делать?

— Новый шить. Представляешь: ночь, луна — и ты с лучиной за швейной машинкой! Нет! Шум машинки испортит всю романтику! Лучше с иглой и ниткой! И песни, песни обязательно пой, про долю тяжелую портновскую!

— А если в ухо?

— Ой-ой-ой! Какие мы грозные! — Исчезнув за дверью, он крикнул: — Стой так!

— Как знал! — торжественно произнес он, внося чехол с биркой ателье, где мы обычно одевались. — Цени! Что бы ты без меня делал!

— Боря! Я тебя люблю! — бросился я вскрывать мешок.

— Эй! У нас не те отношения! Это исключительно для того, чтобы твоей партнерше не стыдно было за оборванца, с которым пришлось бы завтра танцевать!

— Борь! Я не нарочно! — попытался оправдаться перед другом. — Ты же видел — меня поставили перед фактом.

— Да знаю я! Не парься, как ты любишь говорить! У меня было время заметить, что она неровно к тебе дышит.

— Маша?! — Княжна, конечно, любила состроить передо мной великосветскую деву, а я ей периодически подыгрывал, но не считал наши пикировки чем-то большим чем дружеский разговор.