Лестница

— Молчать! — рявкнул Рассадов. — Молчать, когда я говорю! — И далее все тем же размеренно-пренебрежительным тоном: — А вот так! Или сам не знаешь? Так я могу напомнить твои же слова о том, что этих новоявленных буржуев стрелять надо, а не охранять. Твои слова?

— Не помню. Может, что-то такое и говорил, но лишь относительно тех, кто украл у нас же, то есть у народа, миллиарды и продолжает красть без зазрения совести.

— А ты кто такой? Прокурор? Судья? Кто тебе давал право рассуждать на эту тему? Тебя для чего учили? И кто поручится, что ты завтра не выстрелишь в своего работодателя? Или не сдашь его бандитам? Лично я поручиться не могу. Поэтому не могу и не имею права рисковать репутацией школы. А теперь самое главное: вам обоим придется возместить расходы на ваше обучение. Все до последней копейки. Никакого документа вы не получите. А получите на руки квитанцию, которую вам придется оплатить в Сбербанке. На этом все. Вы двое — в бухгалтерию! Остальные могут продолжить занятия.

Тепляков вглядывался в растерянные глаза стоящих перед ними парней и пытался вспомнить, говорили они что-нибудь подобное при нем, но память ему ничего не подсказывала. А ведь он и сам, когда речь заходила обо всех этих нуворишах, думал примерно то же самое, правда, не высказывая свои мысли вслух. Наверняка мысли и всех остальных, вышедших из низов, ничем от его мыслей не отличались. Но ведь их готовили к работе — всего-навсего. И от работы какого-нибудь токаря-пекаря, вкалывающего на своего хозяина и получающего за свой труд гроши, их будущая работа ничем не отличается. Разве что более высокой зарплатой. А вообще, все так запутано, что сам черт не разберет, кто прав, кто виноват, и что такое справедливость, если судить о ней с общечеловеческих позиций. Ведь сказано же в Библии что-то вроде того, что скорее верблюд пройдет сквозь игольное ушко, чем богатый попадет в рай. Так почему богатого такая перспектива не пугает, а бедняку приходится всякий раз оглядываться и соизмерять свои поступки с десятью библейскими заповедями? Одно из двух: или нет никакого рая и ада, или за деньги можно купить прощение всех грехов.

Впрочем, подобные рассуждения Теплякову в голову приходили лишь в исключительных случаях: в бога он не верил, не был даже крещен, потому что в него не верили родители, в училище поп появился к концу третьего курса, но далеко не все ходили к нему исповедоваться в своих мелких прегрешениях. Однако в горнострелковой бригаде частенько перед заданием многие шли в церковь, кое-кто — в мечеть.

Тепляков не ходил никуда. И не он один. Положение было неустойчивым, командование, сплошь имевшее советские корни, пребывало в растерянности.

И как-то новый заместитель командира бригады по воспитанию, майор Аладьев, собрал неверующих офицеров в спортзале. Подождав, когда все рассядутся, заговорил, расхаживая вдоль параллельных брусьев:

— Вам, что, товарищи офицеры, трудно сходить в церковь вместе со всеми и пару раз там перекреститься? Вас, что, от этого убудет? А гимн России, который вы слушаете и поете, вам, что, не указ? А ордена в виде крестов — это вам ни о чем не говорит? Или вы думаете, если на то пошло, что вся нынешняя верхушка, которая ходит в церковь по праздникам, чтобы засветиться перед телекамерами, верит в бога? Но народ верит, солдаты верят. Вера объединяет. Да и на кого нам с вами надеяться, как не на бога? А бог, есть он или нет, один на всех. Это я вам говорю, вам, еще не нюхавшим пороху. Мой вам совет: сегодня вечером чтобы все были на общей молитве. С теми, кто не придет и не приведет с собою неверующих солдат, разговор будет особый.

— Разрешите вопрос, товарищ майор, — поднял руку лейтенант Кузнецов.

— Пожалуйста. Только по существу, — уточнил Аладьев.

— Исключительно по существу, — заверил Кузнецов. И продолжил: — Вот мы, неверующие, встанем в строй вместе со всеми на молитву и начнем креститься. Как это будет называться, товарищ майор?

— Что вы имеете в виду, лейтенант?

— Я имею в виду лицемерие, товарищ майор. Я имею в виду ханжество. И, наконец, хочу понять, кого вы из нас хотите воспитать?

— Граждан России, лейтенант. Патриотов.

— То есть вы хотите сказать, что мы не то и не другое?

— Именно это я и сказал, лейтенант. И хватит дискуссий! — нахмурился майор Аладьев. — Лучше подумайте над тем, что творится на Западе.

— И что же там творится? — на сдавался Кузнецов.

— Неверие, разврат, гомосексуализм, однополые браки. Вы что, хотите, чтобы и у нас развелась вся эта плесень?

— Никак нет, товарищ майор.

— Тогда делайте то, что вам говорят старшие товарищи, много чего повидавшие на этом свете. И не вносите сумятицу в головы молодых солдат. — И майор, козырнув, пошагал к двери.

Майор Аладьев пороху понюхал везде, где им начинало вонять. И тому подтверждение — с десяток боевых наград. На его груди перемешались советские ордена и медали с нынешними крестами, и это более чем странное соседство, похоже, майора ничуть не смущало.

Лейтенант Кузнецов, проводив глазами майора Аладьева, брезгливо передернул плечами.