Лесные солдаты

Прошло ещё немного времени, и среди резики, на освобождённом от стеблей месте, – Ломоносов безжалостно выдрал резику вместе с корнями, – затрещал, зашевелил языками пламени костёр. Прогорел он скоро. Маленький солдат покидал раков прямо в тлеющий жар. На глазах они становились красными, светящимися, словно кораллы горячих южных морей, приобретали дорогой оттенок – к ним было боязно даже прикоснуться, но потом прилетевший ветерок поднял с костра тёмный пепел, запылил кораллы порохом, и они превратились в обычных, не отмытых от жирного озёрного ила раков.

Ломоносов вытащил из костра одного рака, поднял его за клешню и вкусно почмокал языком:

– Это вам, товарищ лейтенант, по общему решению собрания. На пробу.

– Вообще-то по правилам, Ломоносов, раков положено есть в месяцы, в названии которых есть буква «р»…

– А наша страна, товарищ лейтенант, живёт не по правилам, поэтому нам всякие параграфы – не указ. Мы можем трескать раков и в июле. И в июне с маем и августом тоже. Не дожидаясь сентября.

– Так по каким же канонам живёт, Ломоносов, страна, если не секрет?

– Не знаю. По чьему-нибудь хотению. Или велению, – маленький солдат перекинул рака лейтенанту. – Ешьте, пока горячий. Иначе будет невкусным.

Лейтенант отломил у рака клешню. Мяса в клешне, конечно, с гулькин нос, но пахнет оно нежно, дразняще вкусно, собирает во рту слюну.

– И соли возьмите, присыпьте малость, – посоветовал Ломоносов, – без соли слишком пресно. – Сам он времени не терял, расправлялся уже с третьим клешнястым. – А раков по правилам, когда с пивом, едят так, товарищ лейтенант, – он выхватил из угасшего, но ещё горячего костра очередного рака, перекинул из руки в руку, любовно подул ему на спинку. – Отделяют вначале одну клешнявку, очищают её от скорлупы и съедают, – маленький солдат продемонстрировал, как это делается, – потом точно также поступают со второй клешнёй, – Ломоносов сладко почмокал губами. – Потом отрывают мелкие лапки – в них тоже есть вкусное мясо, хотя и мало.

Откуда только всё это знал паренёк из провинциальных Холмогор, в которых даже своего пивзавода не было? Проделывал Ломоносов это так самозабвенно, одухотворённо, так вкусно чмокал губами, что лейтенант не выдержал, тоже почмокал губами и взялся разделывать очередного рака уже по правилам.

– Далее разламываем рака пополам, – маленький солдат с хрустом превратил целого рака в две половинки. – Хвост оставляем напоследок, а сами пока разбираемся с грудкой, – он отложил рачью шейку в сторону, пальцем выгреб из скорлупы, как из маленькой бочки жёлтую кашицу, стряхнул её в траву. – Это несъедобно. А вот это очень даже съедобно, – маленький солдат выскреб из панциря белую прослоечку. – Это целебное рачье сало. Очень вкусное. И полезное. Следуем дальше, – Ломоносов разъял грудку на две части, верхнюю, роговую, отшвырнул в сторону – здесь уже ничем нельзя было поживиться, нижнюю показал командиру: – Отсюда следует высосать сок…

Он с шумом, будто мозговую косточку, обсосал рачью грудку, покусал её зубами, выжимая остатки, мелкие давленые дольки мяса также отбросил в траву – ночью сюда набежит разная здешняя живность, повылезшая из нор, всё доест шустрая, ничего не оставит. Взял в руки рачью шейку, чмокнул в неё губами:

– А это самое вкусное, что есть в господине раке – хвост.

– Шейка, – поправил его лейтенант.

– Чего? – не понял маленький солдат.

– Рачий хвост называется шейкой. Не слышал никогда?

– Может быть, и слышал, но не помню, – Ломоносов точными короткими щипками очистил шейку и отправил в рот белый сочный кусок, изогнувшийся бубликом, воскликнул восхищённо: – Ах!

– Что, до печёнок пробирает?

– До мочевого пузыря, товарищ лейтенант!

Несмотря на то что долгих стоянок они нигде не делали – такое решение было принято лейтенантом, на озере провели два с половиной часа, помылись, побрились, постриглись, высушили мокрое бельё, потом быстро, слаженно, не говоря друг другу ни слова, поднялись и двинулись дальше. Задача перед ними по-прежнему стояла одна – догнать своих. Только вот свои удирали что-то уж больно быстро – не догнать. Сколько ни пробовали Чердынцев с Ломоносовым дотянуться до них, обнять людей в родной красноармейской форме – не получалось…

И дней пятнадцать уже не слышно никакой тяжёлой стрельбы – ну хоть бы в далёком далеке громыхнула пушка крупного калибра, либо рявкнула гаубица – ничего этого нет. Тихо на здешней земле. И полицаи в сёлах… Значит, находятся лейтенант с маленьким солдатом в глубоком немецком тылу. Полицейские, опивающиеся самогоном в деревенских домах, щупающие разных кумушек, вдовушек, да молодых баб – лишнее тому подтверждение. Выходит, немцы нацелились осесть здесь надолго, может быть, даже навсегда.

Чердынцев почувствовал, что у него произвольно, сами по себе, сжались зубы, он даже услышал тихий скрип, мотнул головой, успокаивал себя: всё это эмоции, эмоции, эмоции, а от эмоций надо избавляться – фрицев надо бить с холодным сердцем, горячку не пороть, разные душевные всхлипы будут только мешать.