Она нерешительно посмотрела в заросли травы.
Быстрее… Ей хотелось уже оказаться у него на даче, чтобы прекратить наконец это щемящее ожидание их одиночества вдвоем, и идти туда долго-долго, чтобы это ожидание никогда не кончалось.
– Трава… высокая, – сказала она.
– Трава ласковая! – улыбнулся он.
– Там комары…
– Так ведь ветер!
Тогда она слегка присела, опершись о его плечи, и, спружинив, прыгнула к нему в руки. Он медленно опустил ее, как в тумане снял с бетона сумку с продуктами и шагнул вперед. Девушка покорно пошла по примятому следу.
Разнотравье малиново звенело кипреем, светилось мелкими белыми ромашками. Чем ближе к ложбине, тем выше становилась трава, и здесь, в полутени, чаще попадались бледные колокольчики, словно бы хранившие в своих матовых сердцевинках недоверчивую к солнцу прохладу. У девушки сердце щемило от нежности, когда она заглядывала в белые, глянцевые снаружи и словно бы припудренные изнутри, узкодонные кувшинчики меж острых листьев. Она приотстала, и юноша остановился, ожидая ее. Она побежала к нему, трава оплела ей ноги, она споткнулась, он схватил ее, потянул к себе. В тенистой релочке, в низине, было прохладно – ветер залетал и сюда… Девушка переступила, чтобы стать ближе к нему, но, покачнувшись, выскользнула, засмеялась и села в траву, откинувшись на неожиданную здесь кочку. Подняла смеющиеся глаза – и обмерла, увидев его лицо.
– Что? – Она вскочила, чувствуя стужу меж лопаток, испугавшись неизвестно чего, и от неизвестности той стало еще страшнее. – Что?!
Он стоял зажмурившись, прикусив дрожащую губу. Девушка обернулась, словно боялась выстрела в спину. Никого, ничего в зеленой тени ложка.
– Что?! – затрясла его, затормошила, готовая заплакать.
Он что-то проговорил, открывая помертвевшие глаза и утыкаясь взглядом вниз, и там, где она только что сидела, призывно глядя на него, девушка увидела среди нагромождения кочек, опутанных привядшей травой, искаженную судорогой руку, словно бы выцарапывающую себе путь из-под земли.
…Перед тем как сознание ее погасло, Катерина Долинина вспомнила старшую дочь и от никогда не испытанной ранее тоски и жалости к своей девочке, которая теперь останется без матери, едва не закричала. Если бы она могла, она бы попросила в этот миг: «Не убивайте меня, у меня дочь!» – но не успела и умерла, и лицо ее еще долго было искажено этой маской бессилия, пока с него не исчезло всякое живое выражение…
Катерина Долинина… То, что когда-то звалось Катериной Долининой, уже стало сродни больше земле и смерти, чем человеку, имевшему живое имя, когда ее тело вытащили из-под привядшего, аккуратно срезанного и уложенного кочкарника и увезли в морг.
Никита еще походил по полянке, шлепая на шее тонкоголосых комаров. Ему не хотелось даже себе показывать своего беспокойства, но здесь, в этом могильном сумраке, его нервировали и комары, казавшиеся страшными, будто напившимися трупного яда. Он понимал всю чепуховость таких мыслей, но ни их, ни комаров не мог отогнать.
Сгущались вечерние тени. Он пошел по заметно смятой траве к станции, вспоминая, что после того, как еще в мае стало известно об исчезновении Катерины Долининой, большая часть жителей станционного поселка уже была опрошена работниками милиции. Участковый и следователь работали дотошно, но случайный свидетель сбил их с толку, показав, будто видел женщину, схожую с Долининой, которая садилась в семичасовой поезд. А поскольку именно в тот вечер Долинина действительно должна была ехать на дежурство в областную больницу, где работала санитаркой, новые следы ее стали искать уже в городе. Но там все будто густой паутиной затянуло. И вот… ее случайно нашли в двух шагах от станции, в нехоженом, туманном логе.
Никита подошел к щиту с расписанием поездов и переписал нужные рейсы в блокнот. Судя по всему, этими поездами ему теперь придется поездить.
Наши дни
Отчего-то эта дурацкая история около магазина все не шла у Алены из головы. Она уже и поела, и посуду помыла, и зашила колготки в сеточку, порванные на прошлой милонге (наша героиня увлекалась аргентинским танго, а милонга – это именно вечеринка, где танцуют только аргентинское танго)… На счастье, колготки порвались не необратимо – на видном месте, а на пальцах: теперь, если их надеть в следующий раз задом наперед (они же двусторонние, без разницы, как носить), шва не будет заметно. Тангеры – то есть дамы, танцующие танго, – должны непременно носить колготки в сеточку, не то все танго-боги, от Гарделя до Гавито, перевернутся в гробах. А цены нынче… сами понимаете! Вот и приходится заниматься, так сказать, изящным рукоделием.
Ну вот, стало быть, колготки были зашиты, а нового дела Алена найти себе не могла. Настал вечер. Предстояло садиться за роман.