Читаем Леопарды Кафки полностью

Она смотрела на него с нежностью, глазами, полными слез. И тут Мышонок понял: он все-таки влюблен в нее. Если бы мог, он бы так и сказал: я люблю вас, Берта, я всегда мечтал о такой, как вы, вы любовь всей моей жизни. Если б мог…

Но он не мог. Было не время. Было не время, потому что в первую очередь следовало выполнить задание, и она тоже об этом знала — во всяком случае, он надеялся, что она знает. Так что он набрал в грудь побольше воздуха и перешел прямо к делу:

— Послушайте, Берта, вы ведь знаете, зачем я приехал в Прагу, да?

Мышонок никак не ожидал, что у нее будет такой удивленный взгляд:

— Я? Откуда мне знать? Но давайте, я угадаю, что вы мне сейчас скажете… — она засмеялась. — Ага, готово: вас привел в Прагу неодолимый порыв. Вы приехали, чтобы встретиться со мной…

Мышонок слушал ее с вымученной улыбкой. Конечно, он был очень счастлив, но момент для шуток был самый неподходящий.

— Вы ведь знаете, что у меня задание, Берта? Очень важное задание. Задание, чреватое серьезными последствиями.

Она нахмурилась. Удивление сменилось настороженностью:

— О чем вы, Йозеф? Какое еще задание?

Теперь встревожился он. Значит, она ничего не знает о задании? Как же так? Он сделал еще одну попытку, более робкую:

— Задание, Берта… В ювелирном магазине…

— Ради бога, Йозеф, говорите яснее. Что должно случиться в ювелирном магазине?

Она ничего не знала. Она не знала о задании. Это было ясно по ее удивленно-испуганному выражению лица. И теперь он не знал, что говорить, как выкручиваться.

— Но кто вы такой, в конце концов? — она уже почти кричала. — И что вам надо в магазине?

И тут ей пришло в голову что-то, отчего она вскочила, бледная, с широко раскрытыми глазами:

— Вы вор, Йозеф? Вы хотите обокрасть магазин? Да, Йозеф? Да? Скажите, Йозеф, это правда? Пожалуйста, Йозеф, скажите, это правда? — и, как подкошенная, рухнула снова на диван.

— Раз вы молчите, значит, так и есть, — пробормотала она растерянно. — Вы вор. Хотели разузнать о магазине. Потому и познакомились со мной. Потому и стали заговаривать мне зубы.

— Пожалуйста, — взмолился Мышонок, — не судите так обо мне, вы ошибаетесь, ошибаетесь, все совсем не так, как вы подумали.

Но она уже не хотела ничего обсуждать, а, побледнев от гнева, указывала ему на дверь:

— Вон! Вон отсюда! И больше никогда не подходите ко мне, а то обращусь в полицию!

Опустив голову, Мышонок поплелся прочь. Медленно начал спускаться по ступеням. И вдруг остановился: его охватило бешеное возмущение, нестерпимое желание взбежать вверх по лестнице, выбить одним ударом дверь и крикнуть в лицо Берте: какое ты имеешь право меня выгонять! Я не вор, я революционер, моя задача — экспроприировать богатства, которые твой банк отобрал у бедняков, обратить их на дело преобразования общества.

Но порыв почти сразу иссяк. Он вспомнил о том, какое у нее было лицо, нежное, незабываемое лицо. Я люблю тебя, Берта, простонал он, люблю, пробормотал сквозь рыдания. Открылась какая-то дверь и незнакомая старушка бросила на него подозрительный взгляд. Не дожидаясь, когда она вызовет полицию, Мышонок поспешил выйти из подъезда.

Он оказался на пустынной заснеженной улице. И что теперь? Что делать? Он окончательно растерялся: из абсолютного счастья рухнуть в глубочайшее разочарование — это кого угодно собьет с ног. Еще совсем недавно — революционер с ясной задачей в шаге от славы, и вдруг — запутавшийся недотепа. Только что он был рядом с той, которая могла бы составить счастье всей его жизни, и в следующий миг его вышвырнули на улицу, как шелудивого пса.

Что делать, спрашивал он себя, что делать? Разве что идти, куда глаза глядят. Был канун Рождества, и он видел за запотевшими стеклами семьи, собравшиеся вокруг празднично накрытых столов, отчего чувствовал себя еще более бесприютным.

Но он все шел и шел, пока неожиданно не обнаружил, что забрел в старое гетто. Там стояла та самая синагога, с могилой легендарного Голема во дворе. Там было и древнее кладбище, старые могильные камни, покрытые толстым слоем снега. Все это показалось Мышонку символом его собственного безнадежного положения. Закрытые ворота. Неразгаданные загадки. Лютая смерть, замершая в ожидании. К кому обратиться за помощью? К кому?

Кафка. Найти Кафку, рассказать ему откровенно все как есть: не могу, мол, понять, в чем мое задание, объясните мне, пожалуйста, о чем тут речь, скажите, что я должен делать, и я это сделаю.

Улица Алхимиков была недалеко. Он бросился туда бегом, молясь, чтобы Кафка оказался в своем крошечном домике.

Прибежал, запыхавшись. Дверь и окна были закрыты, но в щели пробивался слабый свет. Да, писатель был дома.

Мышонок постучался, сначала робко.

Никто не ответил.

Мышонок постучал еще раз, сильнее.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература, 2014 № 07

«Чай по Прусту» (восточно-европейский рассказ)
«Чай по Прусту» (восточно-европейский рассказ)

Рубрика «Чай по Прусту» (восточно-европейский рассказ).«Людек» польского писателя Казимежа Орлося (1935) — горе в неблагополучной семье. Перевод Софии Равва. Чех Виктор Фишл (1912–2006). Рассказ «Кафка в Иерусалиме» в переводе Нины Шульгиной. Автор настолько заворожен атмосферой великого города, что с убедительностью галлюцинации ему то здесь, то там мерещится давно умерший за тридевять земель великий писатель. В рассказе «Белоручки» венгра Бела Риго (1942) — дворовое детство на фоне венгерских событий 1956 года. Перевод Татьяны Воронкиной. В рассказах известного румынского писателя Нормана Мани (1936) из книги «Октябрь, 8 часов» — страшный опыт пребывания в лагере уничтожения с 1941 по 1945 гг. «Детство, с пяти до девяти лет, как самый большой ужас своей жизни…» — пишет во вступлении переводчица Анастасия Старостина.

Бела Риго , Виктор Фишл , Казимеж Орлось , Норман Маня

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги