Читаем Леопарды Кафки полностью

И было отчего напридумывать: девушка ему нравилась. Или, возможно, более чем нравилась. Возможно, он… влюбился в нее? Раньше Мышонок ни разу не влюблялся, он попросту не знал, что это такое, но, честно говоря, стоило ему только вспомнить о девушке, как сердце начинало бешено колотиться. Конечно, хорошо бы иметь такого товарища. Товарища во всех отношениях, и в борьбе, и в работе, и в жизни. Но в первую очередь — товарища в этот решающий момент, в момент выполнения задания. Неужели Берта и вправду тот самый товарищ?

Был только один способ выяснить это: поговорить с нею снова. Но только не в магазине. Где-нибудь, где они могли бы побеседовать без помех и где она посвятила бы его во все детали операции. Можно было бы позвонить, но он не знал телефонного номера магазина, к тому же не хотелось опять иметь дело с дьявольским аппаратом. Самое лучшее — зайти в магазин снова и договориться о встрече. Но успеет ли он до закрытия? Мышонок, нищий, как… ну да, как церковная мышь, часов не имел. Он спустился к портье и спросил, который час. Полшестого, раздраженно отозвался толстяк. Мышонок пожелал узнать, работают ли еще магазины.

— Странно, — сказал портье, — у тебя едва хватает денег на гостиницу, да на еду, а туда же, за покупками собрался. Если бегом побежишь, успеешь.

Мышонок, как угорелый, помчался в центр. Ему повезло: двери магазина были уже закрыты, но сотрудники еще оставались внутри. Он хотел позвонить в колокольчик, но удержался: лучше подождать у дверей банка, пока Берта выйдет. Ожидание показалось ему бесконечным, но вот девушка появилась. Она не заметила его и побежала к трамвайной остановке. Мышонок бросился за ней, догнал, взял за локоть. В первый момент она возмутилась, оттолкнула его: это что еще? Бродяга? Пусти меня! Но тут она увидела, кто это, и с облегчением вздохнула.

— Йозеф, да? Как же вы меня напугали, Йозеф.

Мышонок рассыпался в извинениях. Мне очень надо с вами поговорить, добавил он. Спросил, не согласится ли она выпить с ним кофе. Она посмотрела на часы. Нет, ей нельзя задерживаться.

— У меня больная мама дома. И она будет волноваться, если я не приду вовремя.

Она ненадолго задумалась, потом улыбнулась:

— А почему бы нам не поговорить у меня дома?

Мышонку опять показалось, что этой улыбкой она намекает на то, что они сообщники, а тогда, значит, догадки его — правильны.

Они сели в трамвай и вышли через несколько остановок. Берта жила в старом доме на самом верхнем этаже. Несколько пролетов лестницы Мышонок одолел вприпрыжку, как будто скакал по облакам — в таком он был восторге. Они вошли, девушка попросила, чтобы Мышонок подождал, пока она займется матерью: надо накормить ее, помыть, уложить. Она вошла в спальню, закрыла за собой дверь.

Мышонок ходил по скромной гостиной, рассматривал ветхую мебель. На полках — ничего особенного: безделушки, старые семейные фотографии. Это еще ни о чем не говорило. Было бы неосмотрительно расставлять на видном месте «Коммунистический манифест» и прочие труды Маркса и Энгельса: у какого-нибудь случайного любопытного визитера это могло бы вызвать подозрения. Но ему не понравилось то, что он увидел на противоположной стене, над горкой: старинное распятие слоновой кости. Неприятный сюрприз: революционной литературы нет, а распятие, выходит, есть? Почему? Пережитки не вполне преодоленных религиозных заблуждений прошлого? Но, возможно, дело не в этом, возможно, это просто маскировка, чтобы обмануть тайных агентов полиции. В сомнениях рассматривал он предмет культа, когда дверь открылась и вошла, улыбаясь, Берта: мать уснула, теперь можно поговорить. Она заметила удивление на лице Мышонка.

— Я вижу, что распятие вас заинтересовало. Оно мамино. Она ревностная католичка. Папа-то был евреем, но в синагогу не ходил. — Она улыбнулась. — Что вам предложить? Чай с бисквитами?

Для голодного Мышонка это было очень кстати. Берта пошла на кухню и вернулась через несколько минут с подносом, на котором стоял чайник, чашки и большое блюдо с шоколадными бисквитами.

— Угощайтесь.

Мышонку пришлось крепко взять себя в руки, чтобы сразу не наброситься на блюдо. Он постарался продемонстрировать хорошие манеры, подражая девушке, которая, похоже, была существом утонченным, воспитанным, хотя и бедным.

В первые минуты они говорили на общие темы: о том, как холодно в Праге, о проблемах с общественным транспортом, о чем-то еще. Но вдруг она взглянула ему в глаза и сказала с улыбкой, которая показалась Мышонку полной особого смысла:

— Вы не из Праги.

Он подтвердил: нет, не из Праги. Он из местечка Черновицкого, что в Бессарабии. Рассказал немного о местечке, особо подчеркнув, что оно недалеко от Одессы, города, где учился Троцкий. Он надеялся, что это послужит чем-то вроде пароля, и она наконец скажет: вот и хорошо, теперь я вижу, что вы тот самый товарищ, которого мы ждали, теперь перейдем к нашему плану.

Но не о плане хотела говорить Берта, а о Бессарабии, где, как оказалось, родился и ее отец.

— Он говорил точно так же, как вы. С таким же акцентом. И, как у вас, у него был такой беззащитный вид…

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература, 2014 № 07

«Чай по Прусту» (восточно-европейский рассказ)
«Чай по Прусту» (восточно-европейский рассказ)

Рубрика «Чай по Прусту» (восточно-европейский рассказ).«Людек» польского писателя Казимежа Орлося (1935) — горе в неблагополучной семье. Перевод Софии Равва. Чех Виктор Фишл (1912–2006). Рассказ «Кафка в Иерусалиме» в переводе Нины Шульгиной. Автор настолько заворожен атмосферой великого города, что с убедительностью галлюцинации ему то здесь, то там мерещится давно умерший за тридевять земель великий писатель. В рассказе «Белоручки» венгра Бела Риго (1942) — дворовое детство на фоне венгерских событий 1956 года. Перевод Татьяны Воронкиной. В рассказах известного румынского писателя Нормана Мани (1936) из книги «Октябрь, 8 часов» — страшный опыт пребывания в лагере уничтожения с 1941 по 1945 гг. «Детство, с пяти до девяти лет, как самый большой ужас своей жизни…» — пишет во вступлении переводчица Анастасия Старостина.

Бела Риго , Виктор Фишл , Казимеж Орлось , Норман Маня

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги