Леопард на снегу

Элен смотрела на его склоненную голову. Прикосновение его губ к ее ладоням было волнующей лаской. Она задрожала. Доминик поднял голову и взглянул ей в глаза. В его потемневшем взгляде отразились переполнявшие его чувства. Он провел рукой по щеке Элен, ласково коснулся чувствительного места за ухом, потом спустил ей платье с плеча, обнажив нежную кожу.

Девушка не могла сдвинуться с места, даже если бы хотела. Его власть над ней была столь велика, что она ни в чем не могла ему противостоять. Когда он привлек ее к себе, она стала расстегивать пуговицы на его рубашке, но ее руки дрожали, поэтому ему пришлось это сделать самому. Потом он крепко прижал Элен к своей обнаженной груди.

– О, Элен, – простонал он. – Ты не представляешь, что ты со мной делаешь…

Наконец, его губы нашли ее рот; они были такими настойчивыми и требовательными, что Элен потеряла ощущение реальности. Она обвила шею Доминика руками, и незаметно для себя они оказались лежащими на диване в объятиях друг друга. Их тела и губы соприкасались. Поцелуи стали более долгими, более страстными, более возбуждающими. Элен забыла обо всем на свете. Получив возможность свободно касаться Доминика, она смело ласкала его, ощущая, как он теснее прижимается к ней, и это возбуждало ее еще больше. У нее было только одно желание – провести ночь здесь, в этой теплой комнате, занимаясь с Домиником любовью.

– Я люблю тебя, Доминик, – прошептала она, но он сразу замер и, отодвинувшись от нее, уставился в потолок помрачневшим взглядом.

– Доминик? – повторила Элен, приподнимаясь на локте и заглядывая ему в глаза. – Что случилось? Я сказала, что люблю тебя. Это правда. Я тебя люблю.

– Никогда не говори мне таких слов, – резко бросил он, вставая с дивана. – Ты сама не знаешь, что говоришь.

– Я знаю, что говорю! – с жаром воскликнула Элен. – Доминик, что все это значит? В чем дело?

Он равнодушно посмотрел на нее, привел в порядок свою рубашку и надел пиджак.

– Я не люблю тебя, – очень четко произнес он. – Для меня, любви не существует.

Элен не могла сдержать возглас удивления.

– Но… но ты только что…

– Я хотел лишь переспать с тобой, – грубо заявил он. – Я думал, что и ты этого хотела.

– Да, – срывающимся голосом произнесла она.

– Неужели? – Его губы скривились в язвительной усмешке. – И на утро ты готова забыть обо всем?

– Забыть… обо всем? – Элен дрожащими руками поправила платье на плече. – Доминик, я не верю, что я… тебе безразлична!

Несколько мгновений он мрачно смотрел на нее, потом, прихрамывая, подошел к столу и опустился на стул. Он придвинул к себе бутылку виски и стакан.

– Интересно, почему это женщины никогда не верят, что мужчины способны прийти в возбуждение, не испытывая никаких иных чувств, кроме обыкновенной животной похоти, – сказал он.

На лице Элен отразилось отвращение, вызванное грубостью его слов.

– Какие гадкие вещи ты говоришь! – с негодованием воскликнула она.

– А что еще можно ждать от такого испорченного и извращенного человека, как я?

– Доминик…

– Хватит! – он поднес к губам полный стакан. – Я больше не хочу говорить об этом. Я не желаю разговаривать с тобой. Меня от тебя тошнит!

Элен задохнулась от возмущения.

– Перестань! – крикнула она. – Перестань оскорблять меня! Ты не можешь так думать. Я тебе не верю!

Прищурившись, он взглянул на нее.

– Почему же? Или ты о себе такого высокого мнения? Уверяю тебя, что ласки, которые, я только что делил с тобой, я делил и с, другими женщинами, и с гораздо большим удовольствием.

Элен больше не могла этого вынести. Она встала на ноги, собрав все свое мужество, какое только у нее оставалось, и с болью в глазах взглянула на него.

– Это подло! – крикнула Элен. – Подло! Как я могла считать тебя порядочным человеком! Как могла позволить тебе прикасаться ко мне! Я презираю тебя! Глубоко презираю!

– Отлично. – Доминик откинулся на спинку стула. Ее слова, казалось, вовсе не задевали его. – Это мне нравится. Ну а теперь прочь из этой комнаты! Я намерен напиться до потери сознания!

С трудом, переставляя ноги, Элен поднималась по лестнице. Она боялась, что Болт может выйти из кухни и спросить ее, как дела, и тогда она непременно расплачется перед ним. Кое-как добравшись до своей комнаты, она упала на кровать и разрыдалась. Несколько минут Элен не могла успокоиться, но когда, наконец, рыдания стихли, она еще долго лежала неподвижно, чувствуя себя совершенно опустошенной.

Потом она встала и сорвала с себя свое нарядное платье. Она знала, что ни за что на свете больше не захочет надеть его, и, скомкав, забросила в дальний угол шкафа.

Стоя в одной рубашке посередине комнаты, она размышляла, сможет ли она остаться хотя бы еще один день в доме Доминика Лайалла. Бесполезно было повторять себе, какой он подлый и жестокий человек, и что она его ненавидит. Элен знала, что это не так. Она любила его, по-настоящему любила. И это безответное чувство было вынести гораздо труднее, чем гнев и отчаяние, которые она испытывала в первые дни пребывания в этом доме.