– Надеюсь, это останется между нами.
– Между кем и кем?
– Между полицией и мной. А еще лучше – между вами и мной.
Харри надеялся, что голос его прозвучит спокойно и не выдаст волнения:
– И в чем причина?
Лейке сделал вдох.
– Не хочу, чтобы пресса пронюхала, что я был в Ховассхютте в ту же ночь, что и депутат стортинга Марит Ульсен. Скоро свадьба, и СМИ и так обо мне не забывают. Сейчас засветиться там в связи с делом об убийстве было бы совсем некстати. Журналисты набросятся на эту сенсацию и могут… вытащить на свет некоторые эпизоды из моего прошлого, которые мне больше всего хотелось бы похоронить.
– Ясно, – невинным голосом произнес Харри. – Я, разумеется, должен буду взвесить все «за» и «против», поэтому обещать сейчас ничего не могу. Но ведь это же не допрос, просто беседа, и обычно я не сливаю такую информацию в прессу.
– А также моим… ну, близким?
– Нет, если на то нет оснований. Если вы опасаетесь, что кто-нибудь узнает, что вы здесь были, то почему вы тем не менее пришли?
– Вы же просили тех, кто там был, дать о себе знать, так что это мой гражданский долг, правда? – Он вопросительно взглянул на Харри. А потом поморщился: – Черт возьми, да я же испугался! Понял, что дело может дойти и до всех других, кто был в Ховассхютте в тот вечер. Сел в машину и сразу же поехал сюда.
– В последнее время не происходило ничего такого, что заставило бы вас бояться?
– Нет. – Тони Лейке задумчиво посмотрел перед собой. – Кроме кражи со взломом, когда ко мне в дом кто-то проник через подвальную дверь. Это было несколько дней назад. Черт, надо было сигнализацию поставить, верно?
– В полицию заявили?
– Да нет, взяли только велосипед.
– Думаете, серийные убийцы в свободное время занимаются кражей велосипедов?
Лейке расхохотался и кивнул, улыбаясь. Не туповатой, пристыженной улыбкой, как тот, кто сам понимает, что сморозил глупость, отметил Харри. Но обезоруживающей, победительной улыбкой чемпиона, означающей «ну, приятель, в этот раз ты меня подколол».
– А почему вы решили поговорить именно со мной?
– В газете написано, расследование ведете вы, вот я и подумал, что так будет правильнее. Кроме того, как я уже говорил, я надеюсь, это не станет известно слишком многим, вот и решил обратиться к самому главному.
– Я – не главный, Лейке.
– Правда? А в «Афтенпостен» написали…
Харри потер скулу. Он еще не решил, как ему относиться к Тони Лейке. Это сочетание ухоженной внешности с шармом плохого парня напомнило Харри одного хоккеиста, рекламировавшего нижнее белье. Тот явно хотел произвести впечатление легкомысленного и искушенного циника, но спрятать собственную искренность и глубину натуры ему не удавалось. Хотя, возможно, все как раз наоборот: именно легкость была подлинной, а искренность – наигранной.
– А что вы делали в Ховассхютте, Лейке?
– Ну ясное дело, на лыжах катался.
– Один?
– Да. На работе выдалось несколько тяжелых дней, пришлось взять тайм-аут. Я часто бываю в Устаусете и на хребте Халлингскарвет. Можно сказать, это мои места.
– Так почему же вы не построите там свою собственную дачу?
– Там, где я хотел бы иметь дачу, строительство запрещено. Законом о национальных парках.
– А почему невеста с вами не поехала? Она что, не ходит на лыжах?
– Лене? Она… – Лейке отхлебнул еще кофе. Очень характерно отхлебнул – прямо посредине предложения, чтобы взять паузу и подумать, отметил Харри. – Она была дома. Я… мы… – Он взглянул на Харри с отчаянной гримасой, словно умоляя о помощи.
Харри ему не помог.
– Черт. Только не для прессы, ладно?
Харри не ответил.
– Хорошо, – сказал Лейке, как если бы Харри ответил утвердительно. – Мне надо было немного передохнуть, уехать. Подумать. Помолвка, женитьба… все это не игрушки, надо было определиться, как к этому относиться. А лучше всего мне думается, когда я один. Особенно там, в горах.
– Очевидно, размышления помогли?
Лейке вновь сверкнул эмалевым кварталом.
– Да.
– А вы помните, кто был в хижине, помимо вас?
– Как я уже говорил, я помню Марит Ульсен. Мы с ней выпили красного вина. Я и не знал, что она депутат стортинга, пока она сама не сказала.
– Кого-нибудь еще?
– Там сидело еще три или четыре человека, с которыми я только поздоровался. Но я там появился довольно поздно, кто-то наверняка уже спал.
– Да?
– Снаружи стояло шесть пар лыж. Я это помню совершенно точно, поскольку сам внес их в коридор, была угроза схода лавины. Я подумал, вполне возможно, те, другие, не имеют большого опыта нахождения в горах. Хорошего мало, если хижину накроет трехметровым слоем снега и все окажутся без лыж. На следующее утро я, как обычно, встал раньше всех и ушел еще до того, как встали остальные.
– Вы сказали, что поздно пришли в тот вечер. Значит, вы шли по горам один, в темноте?
– Налобный фонарик, карта и компас. Я ведь туда сорвался совершенно спонтанно, так что в Устаусет приехал только вечером – на поезде. Но, как я уже говорил, те края я знаю неплохо, привык ориентироваться на местности в темноте. Да еще погода была как на заказ, светила луна, мне ни карта, ни фонарик не понадобились.