Леопард

– Здесь бы не было дороги, если бы не наша шахта, – сказал Тони Лейке, пока машина толчками продвигалась по узкой тележной колее. – Предприниматели вроде меня – единственная надежда для жителей такой страны, как Конго: встать на ноги, догнать другие страны, стать цивилизованными. Альтернатива – предоставить их самим себе, и они продолжат заниматься тем, чем занимались всегда: убивать друг друга. Все здесь охотники и добыча в одном лице. Не забывайте об этом, когда смотрите в умоляющие глаза голодающего африканского ребенка. Вы дадите ему еды, а вскоре эти глаза взглянут на вас через прицел автомата. И тогда пощады не жди.

Кайя не ответила. Она смотрела на рыжие волосы женщины на пассажирском сиденье. Лене Галтунг не двигалась и ничего не говорила, просто сидела, держа спину прямо и расправив плечи.

– В Африке все циклично, – продолжал Тони. – Сезон дождей и засуха, ночь и день, поесть и быть съеденным, жить и умереть. Ход природы – все, изменить ничего нельзя, плыви по течению, выживай, сколько сможешь, бери то, что дают, больше ничего не поделаешь. Потому что жизнь твоих предков – это и твоя жизнь, ты не можешь ничего изменить, развитие невозможно. И это не какая-то там африканская философия, просто опыт поколений. Именно такой опыт нам и надо изменить. Именно опыт меняет образ мышления, а не наоборот.

– А если опыт говорит, что их эксплуатировали белые люди? – спросила Кайя.

– Идея об угнетении принадлежит белым, – сказал Тони. – Но она показалась весьма полезной африканским лидерам: им нужно найти общего врага, чтобы объединить людей вокруг себя. В шестидесятых годах, после отмены колониального правления, они воспользовались чувством вины, которое испытывали белые, для того чтобы захватить власть и наконец-то начать настоящую эксплуатацию народа. Чувство вины белых за колонизацию Африки сильно раздуто. Подлинным преступлением было предоставить африканца его собственной натуре, деструктивной натуре убийцы. Поверь мне, Кайя, конголезцам никогда не жилось лучше, чем под властью бельгийцев. Мятежников никогда не заботила воля народа, их действия были продиктованы одной жаждой власти. Мелкие группировки врывались в дома бельгийцев здесь, у озера Киву, где были роскошные виллы, и бандиты рассчитывали на богатую добычу. Так было, и так есть. Именно поэтому у здешних усадеб по меньшей мере двое ворот. Партизаны вламываются в одни ворота, а хозяева скрываются через другие, с противоположной стороны.

– Значит, так выбрался и ты, ведь я тебя не заметила?

Тони рассмеялся:

– Неужели вы и правда думали, что следили за нами? Я наблюдаю за вами с того момента, когда вы только прилетели. Гома – маленький город, где мало денег, а аппарат власти вполне обозрим. Вы с Харри поступили крайне наивно, приехав сюда вдвоем.

– Наивно? – спросила Кайя. – Как ты думаешь, что произойдет, когда выяснится, что в Гоме пропали двое норвежских полицейских?

Тони пожал плечами:

– В Гоме то и дело похищают людей. И я нисколько не удивлюсь, если местная полиция вскоре получит письмо от бойцов освободительной армии, в котором они потребуют за вас непомерно большой выкуп. А еще повстанцы будут требовать освободить нескольких заключенных, известных противников режима президента Кабилы. Пару дней будут вестись переговоры, но они ни к чему не приведут, потому что требования окажутся невыполнимыми. И больше вас никто не увидит. Дело житейское, Кайя.

Кайя постаралась поймать в зеркальце взгляд Лене Галтунг, но та смотрела в другую сторону.

– А что будет с ней? – громко спросила Кайя. – Ведь она знает, что вы убили всех этих людей, Тони?

– Теперь знает, – сказал Тони. – И она понимает меня. Вот такая она, настоящая любовь, Кайя. И поэтому мы с Лене сегодня вечером поженимся. Вы с Харри приглашены. – Он засмеялся. – Мы как раз едем в церковь. Мне кажется, церемония, на которой мы поклянемся друг другу в вечной верности, будет весьма волнующей. Правда, Лене?

В тот же миг Лене качнулась вперед, и Кайя увидела, почему у нее такие прямые плечи: ее руки были скованы за спиной парой розовых наручников. Тони потянулся следом, схватил Лене за плечи и с силой дернул ее назад. Лене повернулась к ним лицом, и Кайя вздрогнула. Узнать Лене Галтунг было практически невозможно. Лицо все в грязных потеках от слез, один глаз опух, а рот растянут в форме буквы «о». В центре этой «о» блестело что-то металлическое. Из золотого шарика тянулся короткий красный шнурок.

И слова, произнесенные Тони, прозвучали для Кайи эхом другого сватовства на пороге смерти, погребения в горном норвежском снегу:

– Пока смерть не разлучит нас.