Леопард

Харри проваливался в забытье сквозь слои воспоминаний, снов и недодуманных мыслей. Все было хорошо. Кроме одного голоса, который твердил одно и то же, снова и снова. Голоса отца:

– …в конце концов у тебя так сильно пошла кровь, что большие мальчишки испугались и убежали.

Он пытался отогнать этот голос, слушать какой-нибудь другой. Но и тот, другой, принадлежал Улаву Холе:

– Ты боялся темноты, но входил в темные комнаты.

Черт. Черт, черт.

Харри открыл глаза – в темноту. Попытался повернуться, несмотря на холодные железные объятия снега. Попробовал подвигать ногами. Начал рыть снег возле решетки. Пространства стало чуть больше. Пальцы нащупали край решетки. Он не должен умереть, Улаву Холе придется уйти раньше, раз уж он, черт побери, отец! Теперь рукам было где двигаться, и они загребали снег как лопаты. Он протиснул руки за решетку и потянул ее к себе. Вот! Она подалась. Он потянул снова. И почуял. Воздух. Пахнущий золой, тяжелый. Но все равно воздух. Покуда он еще есть. Харри принялся раскидывать снег. Запустил руки вперед, наткнулся на что-то рыхлое и понял, что это прогоревшие дрова. Решетка выстояла в лавине, камин свободен от снега! Он продолжал копать.

Через несколько минут, а может, секунд он уже лежал скрючившись на дне необъятного очага, хватая ртом воздух и кашляя золой.

И тут до него дошло, что до сих пор он думал лишь об одном: о самом себе.

Он протянул руку к углу камина, где стояли отцовские лыжи. Повозился в снегу, пока не нашел то, что искал. Одну из палок. Сжал кольцо и потянул ее к себе. Гладкая, легкая и негнущаяся металлическая палка легко скользнула к нему сквозь снег. Он в камине, в руках у него лыжная палка, он зажал ее ногами и отодрал кольцо. Теперь у него копье длиной чуть более полутора метров.

Кайя и Колкка должны быть где-то неподалеку. Он прикинул маршрут, как они обычно делали на месте преступления, чтобы все тщательно проверить и не пропустить следы, и принялся тыкать палкой. Работал быстро, тыкал все сильнее, правда, тут был и некоторый риск. В худшем случае он угодил бы своим импровизированным копьем в горло или глаз, но это имело бы значение только в том случае, если бы они еще дышали. Он потыкал слева от себя, в том месте, которое, как ему казалось, он уже проверял, и тут острие уперлось во что-то упругое. Отдернул палку, ткнул осторожнее – так и есть! Попробовал выдернуть палку, но она не поддавалась. Что-то удерживало ее и двигало туда-сюда, подавая сигнал, что там есть кто-то живой! Харри рванул палку к себе, но тот, другой, вцепился в нее изо всех сил. Если Харри начнет копать, палка будет только мешать, поэтому он сунул руку в ремешок, потянул, но и тогда лишь с большим трудом сумел высвободить палку.

Харри лежал и думал, почему он не отложит палку и не начнет копать. И вдруг понял почему. Помедлил еще секунду. А потом опять стал тыкать палкой в снег, на этот раз справа от того места, где был кто-то живой. На четвертый раз он нашел то, что искал. Палка снова ткнулась во что-то упругое. В живот? Он попытался определить, не движется ли плоть под палкой вверх-вниз, поднимаясь и опускаясь в ритм дыханию, но ничего не почувствовал.

Казалось бы, выбор несложный. Отрыть первого легче, там есть признаки жизни. Спасать надо того, кого еще можно спасти. И Харри уже стоял на коленях и как сумасшедший рыл снег. В поисках того, кто не дышал.

Когда он добрался до тела, пальцы утратили чувствительность, и ему пришлось дотронуться до него тыльной стороной ладони, чтобы ощутить шерсть свитера. Свитер. Белый. Он нащупал плечо. Откинул в сторону побольше снега, высвободил руку и потащил безжизненное тело через прорытый в снегу лаз. Ее волосы падали ему на лицо, они по-прежнему пахли Кайей. Он опустил верхнюю часть ее туловища на пол очага, попытался нащупать на шее пульс, но кончики его пальцев ничего не чувствовали. Тогда он приник лицом к ее лицу и не ощутил никакого дыхания. Открыл ей рот, определил, что язык мешать не будет, вдохнул и выдохнул воздух в легкие Кайи. Отодвинулся, чтобы глотнуть свежего воздуха, вдохнул частицы золы, подавил кашель и выдохнул ей в рот. И еще, и еще раз. Он считал: четыре, пять, шесть, семь. Почувствовал, как перед глазами все закружилось, теперь ему казалось, что он снова у камина в хижине на Леше, мальчик, который дует на угли, чтобы раздуть пламя, а отец смеется, видя, как он отваливается от камина, потому что голова кружится, и чуть не теряет сознание. Но он продолжал делать искусственное дыхание, потому что знал: надежда вернуть ее к жизни тает с каждой секундой.

Склонившись над ней в двенадцатый раз, он почувствовал теплое встречное дуновение. Задержал дыхание, подождал, не веря, что такое возможно. Теплый поток иссяк. Но появился снова. Она дышала! В тот же миг тело ее содрогнулось, она закашлялась. Потом он услышал ее голос, очень слабый:

– Это ты, Харри?

– Да.

– Где… я ничего не вижу.

– Все в порядке, мы в очаге.

Пауза.

– Что ты делаешь?

– Пытаюсь отрыть Юсси.