- Некоторые аранжировки Джона Саймона были прелестны, например, к «Sisters of Mercy»: он основывался на моей гитарной партии. Я хотел женские голоса, и он сделал чудесный хор. Мы сильно спорили о «Suzanne»: он хотел сделать в ней мощный, синкопированный фортепианный аккомпанемент и, может быть, барабаны. А я первым делом потребовал, чтобы ни в одной песне не было барабанов, так что это стало камнем преткновения. И его подмывало заменить гитару насыщенными аккордами [фортепиано], чтобы подчеркнуть в песне ощущение движения, а мне это не нравилось, я хотел, чтобы основу создавал только мой гитарный перебор, и ему казалось, что так будет не хватать нижнего регистра. И другой раз мы спорили о «So Long, Marianne»: в то время был почему-то популярен такой приём, когда песня вдруг прерывается, и чуть позже начинается снова, и мне казалось, что это помешает песне. Но я всё равно считаю его отличным продюсером, и он довёл проект до конца. Как говорил мой друг Леон Визельтир, «у него есть восхитительное свойство — доделанность».
- Наверное, к этому времени это свойство казалось вам особенно восхитительным.
- Знаете, когда Джон Хэммонд заболел, это выбило меня из колеи, и я почувствовал, что потерял связь с этими песнями. Я даже пошёл к одной нью-йоркской гипнотизёрше: я хотел, чтобы она помогла мне вернуться к исходному импульсу этих песен. Это была отчаянная мера, но я решил: попытка не пытка. И ничего не получилось, я не смог погрузиться в транс (смеётся). В этой истории есть что-то комическое, чего я не мог избежать.
Разногласия продолжались до тех пор, пока Саймон не сдался. «Он сказал: «Занимайся сведением сам, мне нужен отпуск», — рассказывал Леонард, — и я так и сделал» [4]. Леонард работал со звукорежиссёром по имени Уоррен Винсент. Винсент спросил Леонарда, в чём проблема, и тот ответил, что ему не нравятся аранжировки: оркестровка в «Suzanne» слишком помпезна, а «Hey, That’s No Way to Say Goodbye» звучит слишком бесхребетно. «Я не такой человек, — сказал ему Леонард. — Я не верю, что нежность непременно означает слабость». Винсент сказал: «Посмотрим, что мы сможем сделать». «Если не сможем, — ответил Леонард, — я совершу самоубийство» [5].
Как раз на той неделе Нико выступала в клубе Стива Пола The Scene — он располагался в подвале и походил то ли на пещеру, то ли на лабиринт; в него с удовольствием ходили и рок-н-ролльщики, и богатая модная тусовка. Нико играла серию концертов в поддержку своего дебютного сольного альбома Chelsea Girl, в который входили песни Джексона Брауна, Боба Дилана
- но ни одной песни Леонарда. Тогда резидентами в The Scene были калифорнийцы Kaleidoscope, игравшие психоделический фолк-рок; Дэвид Линдли, Крис Дэрроу, Соломон Фельдтхаус и Честер Крилл виртуозно играли на струнных инструментах со всего мира. Это был их первый тур по Восточному побережью, и они должны были сыграть серию концертов в клубе Cafe Au Go Go, но после первого же выступления хозяин заявил, что они могут больше не приходить: никому в Нью-Йорке не нравятся патлатые хиппи из Калифорнии. Стив Пол пожалел их и предложил ангажемент на три недели в своём клубе.
- The Scene, — рассказывает Крис Дэрроу, — был тогда одним из главных клубов в городе, и на наш первый концерт там пришли все знаменитости: Энди Уорхол со своими друзьями, Фрэнк Заппа с своей группой The Mothers of Invention, The Cyrkle; ведущим вечера был Тайни Тим. В тот же вечер мы познакомились с Леонардом Коэном. Он подошёл ко мне после нашего первого отделения. Из-за освещения в клубе он выглядел самым бледным человеком на свете. На нём был чёрный кожаный пиджак, в руке чёрный портфель. Я помню эти детали, потому что он выглядел совершенно не так, как выглядели музыканты в 1967 году. Мой папа был профессором, и Леонард был похож на профессора — от него веяло академическим духом. Он держался очень уверенно и, кажется, чувствовал себя в своей тарелке. Он просто подошёл ко мне и сказал: «Я делаю альбом для Columbia Records и, по-моему, вы отличные музыканты. Вам было бы интересно записаться на моём альбоме?»
После концерта они встретились в греческой забегаловке, располагавшейся над клубом. Разговор зашёл о Греции, и Леонард рассказал, как ему нравилось там жить. По воспоминанию Честера Крилла, Леонард с удовольствием вспоминал, что там можно было без рецепта покупать риталин — стимулятор, широко применявшийся при лечении пациентов с нарколепсией и гиперактивностью. На это Крилл ответил, что перестал принимать ЛСД, так как многие производители разбавляли его риталином. «Леонард сказал: «О, он мне очень нравился». Он сказал, что риталин хорошо помогает сосредоточиться».