Леон

– Все наши клиенты полностью информированы о возможных последствиях! Родственники людей, пожелавших оставить семью после участия в нашем проекте, получают компенсацию – девяностопроцентную скидку и опыт любящей семьи на трое суток. Что дальше делать с этим опытом, каждый решает сам.

– Господин Надир, – выкрикнул молодой человек с диковатым взглядом, вокруг которого будто невзначай уже вились бдительные секьюрити, – вы сознаете, что это уже не коммерция? Вы издеваетесь над моралью, развращаете общество, ломаете мир!

– Я меняю мир, – проговорил я нарочито медленно, выделяя каждое слово. – Не верьте, что счастье нельзя купить. Можно – надо всего лишь выбрать правильного дилера.

* * *

За машиной увязались, будто невзначай, автомобили с фанатами и папарацци. И, будто невзначай, отстали прямо на трассе – на развязке мой водитель перестроился с одного шоссе на другое, преследователи этого не заметили и поехали дальше, и пропажу обнаружили еще миль через десять. Нет, я ничего специально не делал, это был подарок от Микеля, полученный в самом начале моей коммерческой карьеры – хотя в Cети я вездесущ и доступен, в реальности меня невозможно выследить.

Все уверены, что ради приватности я трачу множество сил и денег. Заключаются пари и сделки, люди готовы платить за мой домашний адрес, телефон, фотографии документов и номер страховки. Но все, что удается поймать охотникам за личной информацией, оказывается фальшивкой – иногда уже после того, как наградные выплачены и данные слиты.

Иногда я думаю, что бы еще мог вытворить с этим миром Микель, если бы захотел. Но он не хочет, и потому остается собой.

Я не поехал в офис, где ждала череда рутинных неотложных дел. Прямо с пресс-конференции водитель отвез меня в маленький дом, затерянный среди множества таких же, в одноэтажном районе с одинаковыми кварталами, похожими на ячейки рыбацкой сети.

На двускатной черепичной крыше сидел флюгер-петух, простой, плоский, вырезанный из листа серой жести. Дому было лет семьдесят, порог из цельного дерева щетинился, как броней, многими слоями масляной краски.

– Добрые мыши, я пришел, как обещал, – склонившись, я коснулся порога костяшками пальцев. В доме пахло кашей и кипяченым молоком, от этого запаха у меня запершило в горле.

– Леон?! – высокая седеющая женщина вошла и остановилась, будто не решаясь отступить от двери в кухню. – Я… была уверена, что вы не… приедете.

– Здравствуйте. – Я разглядывал ее лицо, когда-то выразительное, сейчас постаревшее, с отпечатком тревоги и надежды. – Если вы передумали, я уйду.

– Нет, – она смотрела без улыбки. – Конечно, непривычно. Но… Айвен!

За секунду до ее зова в двери, ведущей в гараж, появился мужчина в рабочей одежде, с промасленной тряпкой в руках:

– Я… думал, что закончу раньше.

– Как обычно, – сказала она с показным терпением, за которым прятался упрек.

– Я сейчас буду готов… – Он исчез, не закрыв за собой дверь, и было слышно, как в гараже лязгает тяжелый капот, гремят канистры и льется вода.

Тем временем женщина скрылась в кухне и появилась снова – со стопкой посуды, салфетками, подставками, половником. Казалось, что у нее восемь рук, ну уж никак не две. Я взял у нее тарелки, она на секунду смутилась – и вдруг приняла это как должное. Пока я накрывал на стол, она принесла из кухни кувшин с холодным компотом, а потом кастрюлю, от которой пахнуло горячей кашей.

Появился Айвен в старомодном костюме и даже с галстуком. Костюм был тесен – с момента покупки прошло лет пятнадцать, и хозяин за это время отнюдь не похудел. Стойкий аромат одеколона воцарился в комнате, вытесняя запахи стряпни.

Он вовсе не был похож на моего отца, высокого, поджарого, потомственного мага, наследника Кристального Дома. Но выражение лица показалось таким знакомым, что я почти услышал отрывистый голос матери: «Онри, сядь». Повинуясь одному только взгляду жены, Айвен принялся разливать кашу по тарелкам, густую, горячую, без единого комка. В его радостном повиновении не было ни униженности, ни бунта – он любил жену. И мои родители, вероятно, тоже любили друг друга, просто в детстве я не умел этого понять, а родовые призраки меньше всего заботились о психологическом климате в семье.

Каша была от души подслащена. Я терпеть этого не мог, но с третьей ложки привык. «Здесь не харчевня, – любила повторять моя мать. – Ешь что дают».

– Нам нужно что-то рассказывать? – Женщина ни разу не улыбнулась с момента нашей встречи. Хотя улыбаться собеседнику – важный, всеми усвоенный социальный навык.

– Не нужно, если не хотите. Но все-таки – как прошел день?

– Мы плохо спали ночью, – она вздохнула. – Айвен по вторникам развозит заказы, но сегодня взял выходной. Мы сделали в доме генеральную уборку. Закупили продукты, но… нам сказали, что ты хочешь простую кашу.

– Спасибо. Очень вкусно, – я отправил в рот последнюю ложку.

– Добавки?

– Нельзя. Я растолстею.

– Ты ужасно худой, – сказала она медленно. – То есть… прости. Я думала, это все будет не так. Нам придется притворяться, называть друг друга чужими именами…